Нет, замем Мон изначально затевала эти разоблачения и пр. Чем ей Габриэла не угодила?

Габриэлла - ничем, она Мон даже была искренне симпатична. Но ей содействие "подруги" требовалось в благом деле борьбы с палычевским авторитаризмом и, соответственно, его спецслужбами. Конечно, никакой особо ценной информации от домохозяйки не получишь, но какие-нибудь мелочи выведать вполне возможно: например, с кем благоверный Габриэллы встречался и о чем разговаривал, как отреагировал на заранее подготовленные провокационные реплики и т.д.. Ну и к тому же домохозяйку при необходимости и шпионской аппаратурой снабдить можно, популярно объяснив, как ею пользоваться. Разоблачения нужны были для того, чтобы Габриэлла вообще согласилась это делать.

А смерть ее и вовсе не предполагалась. Просто все пошло несколько не так, как планировалось.

Сообщение отредактировал Annanaz - 14 Октябрь 2015, 20:39

Получается что Мон показала себя отвратительным психологом и вывалила информацию на человека, который не смог ее осмыслить и сразу же пошел к авторитетному источнику с требованием подстверждения (к мужу). Не все же змеи подколодные, просчитывающие на пять шагов вперед.
Исанн "тетушке Мон" кофе в сладкую улыбочку не плеснет?

Не к тесктсу, а вобще. Амидала носилась как наскипидаренный тушканчик по зонам военных действий, сея добро и справедливость. Даже Органа и тот отметился. А вот про Мон ничего такого так и не показали, насколько я помню. Напрашиваются интересные выводы.

Получается, что так. Мон просчиталась - главным образом потому, что недооценила доверие Габриэллы к мужу. Если бы она его боялась, поступила бы так, как того нужно было Мон - то есть молчала в тряпочку и без вопросов выполняла поручения "подруги".



Хм, а может... *Задумываюсь. *Всерьез задумываюсь.



А какие, если не секрет?) На самом-то деле, сенатор и не должен носиться по зонам военных действий, это так, частная инициатива.

Сообщение отредактировал Annanaz - 14 Октябрь 2015, 23:06

Амидала была королевой во всех смыслах - взял ответственность, будь добр неси; и если для дела надо лезть в болото и подставлять голову, значит будет и болото и стрельба. По молодости это было чаще от глупости, чем от острой нужды, но в более старшем возрасте выросло и окрепло - гуманитарные миссии, переговоры всех мастей, работа наблюдателем от Сената и тд. И все это с огоньком, ага. Не зря ее отправили выражать идею Делегации двух тысяч - хочется человеку быть во всех дырках затычкой, так пусть будет.

Органа, как и многие другие сенаторы, работал "на местах". Но, имхо, больше из личных убеждений, мирное чесание языком ему было явно больше по душе, чем скачки по карнизам с бластером наперевес. Но если сильно надо, то можно и рискнуть и рискнуть очень по-крупному и личным в том числе.

Мон нигде не показана в активной фазе. Она только говорит, выразительно смотрит и красиво ходит в белом, остальное грязная политика в классическом виде - все чужими руками, "ничего личного". С Палпатином за чашечкой чая им бы точно нашлось о чем поговорить. Но если ситх построил Империю, то у Мон новая республика вышла очень посредственно. А по новому какнону вообще не вышла.
Мон хочет власти, не торжества идеи, как Амидала, не мирной демократии и потрындеть, как Органа, не денег и девочек, как многие другие сенаторы. Но работать сама, своими руками, мараясь в грязи, как ситхи, не хочет.

Да, недаром именно Мон впоследствии взяла на себя руководство Альянсом, а потом и НР: в отличие от энергичной идеалистки Падме, которая превосходно годилась на знамя (в качестве которого ее, кстати, потом заменила доченька), но и только, Мон - организатор и политик до мозга костей. И если Падме верит в демократию как идею, то Мон - в республиканскую форму правления (как наиболее удобную и выгодную для себя). Она прагматик - хотя наверняка иногда вспоминает о такой абстрактной штуке, как общее благо: высокие цели нравятся всем, с ними бороться за власть гораздо приятнее.



Не поспоришь. Этот предпочтет как можно дольше публично держаться на "умеренных" позициях (так бьют меньше), не забывая при этом пиариться и по-тихому проворачивать интриги разной степени авантюрности. При сохранении республиканского строя - идеальный кандидат на пост канцлера (взамен Палыча), но на вождя революции не тянет ни по решимости, ни по жесткости и беспринципности, ни по харизматичности.

Сообщение отредактировал Annanaz - 15 Октябрь 2015, 21:10

Мон Мотма практически не изменилась. Как и всегда, вся в белом, скромная и величественная одновременно – хоть сейчас в какой-нибудь фильм про самоотверженную принцессу, спасающую галактику от вселенского зла. Короткие рыжие волосы лежат волосок к волоску, лицо – что маска, так много на нем слоев "неброского" макияжа. И эта ее улыбка, мудрая и понимающая... фальшивая насквозь, как и все в этой ведьме. Кажется, будто добрая. Будто искренняя и теплая. А на деле – в ясных синих глазах стынет лед, и смотрят они так расчетливо и пытливо, что становится не по себе.

Исанн не понимала, как раньше могла ей верить. Это какой наивной дурочкой надо было быть, чтобы не заметить в "тетушке" подколодную змеищу? А ведь не просто верила – любила, будто родную! Ластилась к маминой подруге, чуть ли не в рот заглядывала... прямо как глупенькая и доверчивая Сейли.

"Глупенькая – не глупенькая, а меня провела, – со злостью подумала девочка, сжимая кулаки. – Надо было догадаться, что здесь что-то нечисто!"

Сейли стояла рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу. Взгляд ее метался от Исанн к Мотме и обратно – виноватый и робкий, прямо как у нашкодившей собачонки. Почему-то от этого стало еще гаже: раз уж подруга понимала, что поступает подло, зачем вообще пошла на поводу у этой стервы?

Удушливой волной захлестнула обида: вот они, ее приоритеты! Разумеется, куда там доверию и дружбе Исанн до одобрения тети Мон!

А эта змея сидит и улыбается, довольная собой... наверняка задумала очередную мерзость, иначе зачем ей все это?

– Я с вами вообще не здоровалась, – процедила Исанн сквозь зубы. Сейли попыталась успокаивающе коснуться ее плеча, но девочка вырвалась, встряхнувшись, как дикая кошка. – И разговаривать ни о чем не собираюсь. Сейли – хорошо тебе и госпоже Мотме провести время!

Таким тоном Исанн могла бы желать ей провалиться на нижние ярусы Корусканта. Мысленно – того и желала: за ложь, за предательство... пусть подруга пошла на это по дури и доверчивости, пусть не желая ничего плохого, но зачем было врать?! Сейли так долго была единственным человеком, который никогда ее не обманывал...

– Да постой же ты! – Сейли неожиданно цепко схватила ее за руку. – Слушай, извини меня, что не сказала сразу, но иначе ты бы не пришла. Ну что страшного в том, чтобы нормально поговорить с тетей Мон? Что она тебе плохого сделала? Она же просто повидать тебя хотела...

"Что плохого?! Да так, ничего – всего лишь семью разрушила! Всего лишь строит козни против папы! Мелочи ведь, правда?!"

Исанн обернулась к подружке, намереваясь выдать гневную отповедь, но вдруг осеклась на полуслове: Сейли смотрела на нее с такой искренней теплотой и преданностью, что тирада застряла в горле.

Секундным замешательством воспользовалась Мотма. Ослепительно улыбаясь, она поднялась с диванчика – изящным, плавным движением, грацию которого выгодно подчеркнул струящийся покрой платья. Приблизившись к девочкам, с материнской лаской приобняла их обеих за плечи. По телу Исанн будто электрический разряд прошел: хотелось сбросить ее руку, вырваться из нежеланных объятий... но какая-то часть ее млела от нежного прикосновения, порывалась податься вперед и крепко прижаться к женщине, как когда-то давно...

– Ну-ка, хватит ссориться, – мягко, но непреклонно произнесла Мон, покровительственно глядя на девочек с высоты своего роста. – Исанн, я понимаю твое возмущение: чувствовать себя обманутой всегда неприятно. Но поверь, Сейли хочет тебе добра. Так же, как и я.

"Ну да, конечно!" – Исанн не знала, что нужно этой змее, но добро в этот список явно не входило. Отец рассказал ей о "тетушке Мон" вполне достаточно, чтобы девочка больше никогда не поверила ни единому ее слову.

И все же было в голосе и поведении Мон нечто гипнотическое. Неожиданно для себя Исанн обнаружила, что гнев не бушует в ней так же сильно, как минуту назад. Даже уходить теперь не очень-то хотелось: ну подумаешь, Мотма хочет поговорить... можно и поговорить. В конце концов, подняться и уйти всегда можно – с той лишь разницей, что сделав это сейчас, Исанн так и не узнает, чего эта сенаторша от нее хотела.

Поняв, что активного сопротивления не встретит, Мон мягко подтолкнула девочек к полукруглому диванчику.

– Давайте-ка присядем и закажем что-нибудь. Сейли, тебе как всегда – фруктовое мороженое и пирожное с карамелью?

Просияв, Сейли согласно закивала. Ей, видимо, показалось, что разговор наконец-то свернул в мирное русло: ободренная, она даже шутливо ткнула Исанн в бок, надеясь заразить своим хорошим настроением. Та ответила подруге таким угрюмым взглядом, что Сейли почла за лучшее смущенно потупиться.

– Только смотри не заболей мне, – Мотма с напускной строгостью погрозила ей пальцем. – Как я потом перед твоей мамой оправдываться буду? Исанн, а ты что хочешь?

– Ничего, – буркнула девочка, старательно напоминая себе, что разговаривает с врагом. А ведь едва успела прикусить язык, так хотелось по привычке попросить...

– Значит, будет кусочек торта с медом и лесными альдераанскими ягодами, – не уставая ласково улыбаться (приклеен у нее этот оскал, что ли?), заключила Мон. – Ты ведь любишь такой, правда?

Исанн этот торт не просто любила – обожала. Стиснув зубы, девочка мысленно дала себе зарок к угощению не притрагиваться. Как назло, именно в этот момент желудок предательски скрутило от голода: день уже клонился к вечеру, а она со школы ничего не ела. А если еще дома лишат ужина в наказание...

"Ну и пускай! Мотма специально этот спектакль разыгрывает. Хочет, чтобы я расслабилась и начала ей доверять. Не дождется, ведьма. Мама вон уже доверилась..."

Внутри все скрутилось в тугой узел. Мама! С ошеломительной ясностью Исанн поняла, зачем нужен был этот разговор, что могло потребоваться от нее Мотме. И как только раньше не догадалась? Она ведь помнила разговор отца с Пестажем. Сама обливалась холодным потом, слушая их мрачные рассуждения о том, что сторонникам Делегации только формального повода не хватает, чтобы начать аресты, – причем повод сгодится любой, самый пустяковый. Даже такой, как бездоказательные обвинения в женоубийстве...

"Артемиусу не нужны доказательства. Ему нужен повод, чтобы возбудить дело – а если это случится, из застенок тебя разве что ударная группа штурмовиков вытащит", – вот что об этом говорил Сейт Пестаж. И если Исанн сейчас ляпнет какую-нибудь глупость, которую Мотма передаст своему союзнику...

Безумно захотелось вскочить с места и со всех ног кинуться домой – подальше от Мон с ее сладенькой улыбочкой и проницательным взглядом, под защиту родных стен, гувернантки и охраны. Все-таки папа был прав: сейчас ей безопаснее сидеть взаперти, а она, как последняя идиотка, побунтовать решила!

Мотма, очевидно, заметила неладное. Стоило ей посмотреть на Исанн, как сорт кафа, с которым сенатор не могла определиться мучительно-долго, был выбран в считанные секунды, а десерт – и вовсе назван наобум.

– Надеюсь, Исанн, ты простишь нас с Сейли, – завела она разговор, едва официантка приняла заказ и упорхнула на кухню. – Я бы предпочла встретиться с тобой безо всяких уловок, если бы не знала, как упорно ты меня избегаешь. Отчего так, милая? Разве я сделала тебе что-то плохое?

Хотелось взять и выплеснуть недопитый каф прямо в ее благообразное лицо. Обварить не обварила бы – напиток успел поостыть, – но хотя бы белоснежное платье безнадежно измарала. Глупо, мелочно и по-детски, но хоть какая-то отдушина была бы. Как будто она не понимает, из-за чего! Еще смеет спрашивать, что плохого сделала...

"Если бы не ты, родители до сих пор были бы вместе. Если бы ты не разрушила все, мама бы не ушла!"

Бесчисленное множество раз Исанн представляла себе, как высказывает Мотме все, что накипело на душе, как швыряет ей в лицо одно обвинение за другим... а вот теперь она сидела здесь, понимая, что разговаривать с "тетушкой" нужно как можно осторожнее и сдержаннее. Если Исанн все правильно поняла, то сенаторша наверняка прячет в сумочке или кармане включенный диктофон. А это значит – ни слова о маме. Ни слова о том, что она догадывается, почему они так страшно рассорились с папой.

– Вы сенатор. У вас много дел и мало времени. Зачем вам тратить его на меня?

Мон посмотрела на нее ласково и снисходительно. Протянув руку, накрыла ладонь девочки своей и слегка сжала. Исанн попробовала дернуться – ничего не вышло: хватка у Мотмы была мягкой, но удивительно цепкой.

– Позволь мне самой решать, на кого и на что тратить время. Неужели ты думала, что я уделяла тебе внимание только из-за Габриэллы? Глупенькая... и ты, и Сейли мне как родные, и ничто этого не изменит.

Не отпуская ладони Исанн, второй рукой Мон провела по ее щеке. Замерла, прижимая пальцы к синяку под скулой. Девочка хотела отшатнуться, но будто в ступор впала: по ногам и рукам сковало все то же дурацкое чувство – между страхом, отвращением и подспудным желанием насладиться лаской еще немного.

– О Сила... – выдохнула Мотма потрясенно. Лицо ее приобрело такое сочувственное выражение, что кажется, еще немного, и глаза влажно заблестят от слез. – И часто отец так поступает с тобой, малышка?

– Поступает как? – прикинулась дурочкой Исанн. Невольно скривилась, когда Мотма чуть усилила нажим, на что место удара отозвалось тупой пульсирующей болью.

– Ох, бедная девочка... не бойся, скажи мне. За что он так сильно ударил тебя? В чем ты так провинилась?

– Никто меня не бил, – Исанн попыталась отстраниться, но Мон держала ее по-прежнему крепко. – Я ударилась просто. О дверной косяк. В темноте не заметила, вот и налетела на него.

Женщина сокрушенно покачала головой. Погладила Исанн по затылку, ласково перебирая ее жесткие черные волосы.

– Ты сейчас говоришь точь-в-точь, как твоя мама. Габриэлла как только не объясняла следы побоев... все пыталась убедить всех вокруг, что счастлива в браке. Была бы чуть посмелее, и кто знает – может, все закончилось бы для нее по-другому.

Исанн встрепенулась. Отшатнулась назад, вырвала руку из нежно-стальной хватки. Вот это уже ложь, наглая и отвратительная!

– Вы врете, – заявила она твердо. – Папа никогда не трогал маму и пальцем, не смейте так о нем говорить! И вообще, клевета – это преступление, если вы не знали!

Разговор записывают? Вот и отлично, пускай слышат! Пускай знают, что просчитались, что...

– Разве? – Мотма по-прежнему говорила ласково и спокойно – только едва уловимые нотки укоризны закрались в ее голос. – Я не виню тебя за то, что ты выгораживаешь Арманда, милая: это естественно – любить родителей... но разве ты никогда не слышала, как они ссорились? Как часто плакала твоя мама? Ты ведь помнишь, да?

Исанн чувствовала, что ее начинает трясти. Ей хотелось вскочить на ноги и убежать – но она не могла даже пошевелиться, будто тело перестало ей подчиняться. Хотелось закричать, что это все ложь, – язык не ворочался... а в памяти, как на зло, всплывали обрывочные образы: то надрывный женский плач, доносящийся из-за закрытых дверей, то скандалы по ночам, то инфопланшет, который отец яростно швыряет об пол... то бледная улыбка матери, поддергивающей рукава платья – под которыми на запястьях красуются синюшные отметины.

"Да, может быть, папа иногда перегибал палку. Он здорово напугать может, если зол. Возможно, даже ударил маму пару раз, когда она особенно сильно вывела его из себя... но это вряд ли. А даже если и так – это не Мотмы, этой змеи, дело! Это ведь из-за нее все началось. Такого никогда не случалось, пока..."

Исанн смутно представляла себе, что же крылось за многозначительным "пока". Знала лишь, что Мотма была к этому причастна: скандалы родителей редко обходились без ее имени.

Мон настраивала ее мать против мужа. Говорила о нем всякую чушь... заставляла делать что-то такое, из-за чего они вечно ссорились. Ничего удивительного, что такими темпами их брак вскоре распался – кто же выдержит эту ежедневную нервотрепку? Но то, что пытается сказать Мотма... бред и провокация, вот и все!

– Исанн, я беспокоюсь за тебя. Я не знала более преданной супруги, чем Габриэлла, более любящей матери... что нужно было сделать с ней, чтобы она бросила семью? Ты веришь, что твоя мама бросила бы тебя, милая? Что перестала бы общаться с тобой просто так, без причины? Она ведь пропала без вести, Исанн. Ее искали, но так и не смогли найти. Зачем ей скрываться, если она не была чем-то напугана?

Исанн потрясла головой. Движение тут же отозвалось тупой болью в висках: казалось, с обеих сторон их сдавливает невидимым прессом – с такой силой, что вот-вот промнутся кости черепа.

"Зачем? – пробивался сквозь отчаянное отрицание подленький голосок. – Почему она так поступила? Почему, почему?!"

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – выдавила девочка. – Не понимаю, зачем.

Краем глаза она заметила, как смущенно потупилась Сейли. Закусила губу, принялась нервно заламывать руки.

– Тетя Мон, не надо об этом, пожалуйста, – робко подала она голос. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще?

Мотма не обратила на нее никакого внимания: смотрела только на Исанн, глаза в глаза – и невозможно было отвести их, так
завораживал ее взгляд.

– Прости, если я причинила тебе боль, солнышко, – ласково, с щемяще-искренней печалью сказала она. – Просто хочу, чтобы ты знала: если тебе будет трудно... если вдруг почувствуешь себя в опасности... ты всегда можешь обратиться ко мне. Я помогу, милая. Я смогу тебя защитить, если потребуется.

Ее голос убаюкивал, словно укутывал пуховым одеялом. Взгляд, лучащийся искренней теплотой, сулил поддержку и защиту куда выразительнее слов. В какой-то момент безумно хотелось подойти к ней, и, уютно устроившись у нее на коленях, крепко-крепко обнять...

Исанн вскочила с места как ошпаренная. До боли стиснула зубы, впилась ноготками в ладони – лишь бы вырваться из этого транса, развеять сковавший мысли и чувства туман.

– Мне не нужна ни ваша помощь, ни ваша защита, – выпалила она, рывком наклонившись к Мотме. – Меня не от кого защищать, ясно вам? И не смейте больше говорить гадости про моего отца, и маму в покое оставьте!

Прежде чем Мон успела ответить, девочка бросилась прочь – почти бегом, отталкивая с дороги зазевавшихся посетителей. Красная как рак Сейли вскочила следом. Бросила извиняющимся тоном:

– Простите, я, наверное, за ней пойду... вы же видите, как она расстроилась!

Не прощаясь, она поспешила за подругой. Мон только плечами пожала в ответ на удивленный взгляд официантки, в нерешительности застывшей у столика:

– Дети, – констатировала она с обворожительной улыбкой. – Не обращайте внимания, мадемуазель. Принесите счет, пожалуйста... и вот немного чаевых. За беспокойство.

Кредитный чип номиналом в пять сотен прочно убедил официантку, что ничего странного не произошло. Дети, что с них возьмешь?

* * *

Откинувшись на спинку диванчика, Мон неспешно потягивала каф. Нетронутые десерты так и остались стоять на столе. Наверное, достанутся персоналу кафе в качестве приятного бонуса: не пропадать же деликатесам зря.

Мимолетное прикосновение к карману – убедиться, что диктофон на месте, и для надежности переложить в сумочку. Артемиусу наверняка любопытно будет послушать... жаль, не было при себе скрытой камеры: лицо малышки обо многом говорило куда красноречивее ее слов.

Исанн явно знала больше, чем говорила. Помнила что-то такое, в чем боялась признаться сама себе. Возможно, если бы Мон смогла вовремя успокоить девочку, то получила куда более интересную информацию. Вероятно, даже такую, что позволила бы
надежно запереть господина директора в тюрьме – вплоть до скоропостижной смерти от сердечного приступа.

Жаль, не удалось. На этот раз. Но что-то подсказывало Мон: Исанн к ней еще вернется. Как бы малышка ни ершилась, как бы ни отрицала, но доверие к давней подруге матери все еще жило в ней – как и привязанность, старательно подавляемая агрессией, страхом и обидой. Ей отчаянно не хватало ласки и внимания – и особенно сильно она будет в них нуждаться после того, как расскажет отцу о сегодняшнем разговоре, надеясь на утешение... а получит в лучшем случае гневную отповедь за то, что посмела заговорить "с врагом".

"Исанн – девочка любопытная. Она наверняка захочет узнать, что стало с ее матерью на самом деле: слишком уж сообразительна, чтобы принять все слова отца на веру. Напуганная и расстроенная, она снова будет искать со мной встречи. А я уж позабочусь о том, чтобы извлечь из этого максимум пользы".

Возможно, было в этом что-то неправильное. Но ни малейших угрызений совести Мон не чувствовала: не до таких щекотливых вопросов, когда на кону стоит судьба галактики. Арманд Айсард был вполне способен взять на себя роль лидера хунты, когда голова Палпатина слетит с плеч – так значит, Мон обязана использовать любую возможность, чтобы его ослабить. Ребенок – ничем не хуже, а то и лучше прочих.

"Вопрос лишь в том, как именно его использовать..."

Вариантов имелось множество, и каждый надлежало обстоятельно обдумать. Но пока Мон позволила себе ненадолго расслабиться, наслаждаясь приятной музыкой и изысканным вкусом кафа – все-таки готовили его здесь отменно.

* * *
Сейли догнала Исанн у смотровой площадки. Подруга стояла, опершись на парапет, и бездумно глядела, как между небоскребами, протянувшимися на сотни ярусов вниз, течет бесконечный поток машин. Когда Сейли тихонько пристроилась рядом, Исанн бросила на нее короткий взгляд, но ничего не сказала. Просто продолжила смотреть в глубь сверкающей разноцветными огоньками бездны.

Какое-то время стояли молча. Сейли мялась, не зная, как начать разговор, а Исанн, похоже, и вовсе не собиралась этого делать. Неуютная это была тишина – будто невысказанные слова висели в воздухе и гудели в ушах до тех пор, пока кто-нибудь не осмелится их озвучить.

– Слушай... ты прости меня, пожалуйста. Я не ожидала, что все будет... ну, вот так.

Исанн медленно обернулась. Лицо у нее было белее мела, глаза – все в красных прожилках. Вряд ли только из-за ветра.

У Сейли болезненно екнуло сердце: на мгновение показалось, что сейчас Исанн скажет что-нибудь злое и едкое, что-то, что поставит на их дружбе жирный крест...

Она улыбнулась – бледно и устало, будто с трудом.

– Да ладно... ты же как лучше хотела.

– Значит, друзья? – Сейли нащупала ладонь подруги и робко сжала.

– Ну а как же. Я не позволю Мотме еще и тебя отобрать.

Исанн сомкнула пальцы в ответ, и Сейли почувствовала, как по телу разливается приятное тепло – и никакой промозглый ветер не мог его выстудить.

– Не надо так про нее, хорошо? Она ведь правда за тебя беспокоится...

– Да ладно? – Исанн фыркнула. – Слушай, все, что она говорила про моего папу – бред пьяного хатта. Поспорить готова, что Мотма мою мать и надоумила уйти из дома, а теперь спектакль разыгрывает.

Сейли было больно слышать такое про тетю Мон. В другое время девочка непременно бы вступилась за нее... но сегодня она действительно повела себя нехорошо. Из лучших побуждений, наверное, но все равно – нехорошо.

– Но зачем ей это?

Исанн передернула плечами:

– А я почем знаю? Она ж сенатор, а их поди пойми. Планов столько, что они сами в них путаются.

Девочки помолчали еще некоторое время, но теперь тишина не казалась и в половину такой напряженной, как несколько минут назад. Ее можно было бы назвать даже уютной... вот только произошедшее в кафе все не шло из головы.

– Исанн, – несмело подала голос Сейли, – а ты себя хорошо чувствуешь? Если что, я могу тебя домой проводить.

– Да нормально... а почему ты спрашиваешь?

Под пристальным взглядом подруги девочка стушевалась. Ну, раз уж начала...

– Тогда, в кафе, мне показалось, что тебе вот-вот плохо станет. Ты сильно побледнела, и глаза у тебя сделались будто стеклянные... и дрожала ты так, что даже мне заметно было. С тобой точно все нормально?

Исанн вздрогнула и почему-то отвернулась. Поджав губы, уставилась прямо перед собой.

– Нормально, – произнесла она отрывисто. – Мне просто показалось, что я что-то вспомнила. Я ведь тот день перед исчезновением мамы и не помню почти, представляешь? А тут будто картинка перед глазами мелькнула и сразу же пропала. –
Исанн провела ладонью перед собой, будто перелистывая изображения на голоэкране. – Ерунда это все, наверное.

– Наверное, – преувеличенно жизнерадостно отозвалась Сейли – хотя и заметила, что подруга сама в это толком не верит. – Ты переволновалась, вот воображение и начало чудить.

Исанн снова улыбнулась – на сей раз почти по-настоящему.

– Вот именно. Все со мной нормально. Но домой все равно вместе пойдем: тебе же по дороге, да?

Сейли радостно кивнула. Пожалуй, притвориться, что ничего плохого не произошло – это лучшее, что они могли сейчас сделать.

Сообщение отредактировал Annanaz - 19 Октябрь 2015, 22:51

Энакин гнал спидер по аэротрассе, почти не глядя на дорогу: обостренные Силой рефлексы позволяли ему на бешеной скорости лавировать между машинами, перестраиваться из ряда в ряд, лишь в последний момент уходя от столкновения, под совершенно безумным углом вписываться в повороты. В Силе до него то и дело доносились отголоски чужой ярости – будто порыв ветра, раскаленного далеким взрывом: крутые и непредсказуемые виражи лихача не одному водителю прибавили седых волос.

Энакин едва ли задумывался о таких мелочах: все его мысли крутились вокруг сообщения Падме. "Приезжай быстрее. Мне срочно нужно с тобой поговорить". Сухой текст, пересланный на комлинк – а слова все равно не смолкая звучали в ушах, будто произнесенные взволнованным, даже испуганным голосом Падме.

Энакин прибавил скорость, хотя, казалось бы, дальше некуда: двигатель, не рассчитанный на такую нагрузку, надсадно гудел, а в салоне подозрительно тянуло паленым. Юношу это не останавливало: поскорее попасть домой – вот и все, что заботило его сейчас.

Он был уверен: у жены что-то стряслось. Падме никогда не стала бы дергать его без веской на то причины: хорошо понимала, что если у Энакина есть возможность, он примчится к ней и без всяких напоминаний. И уж точно она не разбрасывалась словами вроде "быстрее" и "срочно" просто так.

Пока Энакин не ощущал непосредственной угрозы, но это не означало, что Падме в безопасности. Отнюдь не означало – памятуя о том, что происходит на Корусканте, да и в галактике в целом.

Сейчас никто не мог чувствовать себя в безопасности. Само это понятие казалось нелепым – примерно таким же смешным, как слова магистров о том, что пленение ситха остановит наступление Тьмы и спасет Республику от краха.

"Интересно, что они скажут сейчас? Что его смерть позволит Свету восторжествовать? А что потом? Кого они станут винить, когда проклятый ситх сгинет – а галактика продолжит захлебываться кровью?"

Он со всей силы рванул штурвал в сторону и тут же – вверх, переходя на аэротрассу выше. На ней движение было куда менее интенсивным – в самый раз, чтобы как следует разогнаться. Энакин отчаянно нуждался в скорости – не столько даже из-за просьбы жены, сколько из-за себя самого. Чтобы все мысли выдуло из головы свистом ветра, заглушило ревом мотора, вытеснило мельтешением огней и смазанных силуэтов машин и строений. Чтобы кровь кипела в жилах – и не от ярости, а чистого, как пламя, азарта.

"Сначала – вытащить Падме из этого змеюшника. Любой ценой, любыми средствами. А там уж и с галактикой разберемся".

Резкий и визгливый вой сирены заставил его рефлекторно увеличить скорость – и только потом, обратив внимание на вспыхнувшую алым приборную панель, от души выругаться и замедлить ход. Дорожный патруль, будь он неладен! То ли не осведомленный, что транспорт, принадлежащий Храму, не подлежит задержанию, то ли благополучно об этом позабывший.

Три патрульных спидера оперативно взяли его в клещи и теперь настойчиво теснили с аэротрассы на ближайшую улицу. Энакин нехотя подчинился, мысленно поминая бдительных стражей порядка в самых смачных выражениях. Нашли время!

Приземлившись и заглушив двигатели, он вышел из машины. Навстречу уже неспешно направлялся офицер – молодой и даже на первый взгляд наглый.

– Лейтенант Таллес, здравья желаю, – поприветствовал он холодно и официально. Бегло осмотрел Энакина с головы до ног, на долю секунды задержав взгляд на световом мече.

Энакин едва не рявкнул на лейтенантика, чтобы тот убирался с дороги: на пустые формальности не было ни времени, ни терпения.

– Где командир? – прорычал он вместо этого. Разговаривать с этой мелкой рыбешкой не имело никакого смысла: все равно решения принимает старший офицер, и без разговора с ним нарушителя не отпустят.

"Рыбешка" безропотно указал на спидер, стоявший чуть поодаль от остальных. Черный, отполированный до блеска и явно не дешевый, он мало походил на патрульную "рабочую лошадку" – но Энакин был слишком взвинчен, чтобы обращать внимание на подобные детали. Только шевельнулось в душе смутное подозрение, ощущение неправильности происходящего – и тут же затерялось в калейдоскопе других, более сильных эмоций.

Что бы там ни было, он разберется.

Едва Энакин забрался в салон через приглашающе распахнутую пассажирскую дверь, та захлопнулась с тихим шорохом. Индикатор на контрольной панели вспыхнул красным: водитель поспешил заблокировать замки.

"Вот значит как".

Подозрение стремительно переросло в уверенность: ловушка. Энакин сжал кулак, концентрируя Силу, готовясь направить ее для защиты или нападения. Пальцы задрожали от напряжения, с трудом выдерживая мощь, текущую сквозь них и уже рвущуюся воплотиться в материальном мире.

– Нарушаем, рыцарь Скайуокер? – раздался прямо над ухом насмешливый голос. Неприятно знакомый.

Энакин медленно обернулся. В салоне царил полумрак, но даже скудного освещения, проникавшего с улицы, вполне хватало, чтобы рассмотреть говорившего. Да и не очень-то Энакин в этом нуждался: с Армандом Айсардом он пересекался нечасто, но каждая встреча с ним запоминалась надолго. Даже магистр Винду так не трепал молодому рыцарю нервы, как директор ССБ – очевидно, получавший от процесса моральное удовлетворение, граничащее с садистским удовольствием.

– Проблемы с финансированием, директор Айсард? Подработать решили?

Ощерившись, Энакин подался вперед – и тут же застыл, резко, будто получив заряд из парализатора. На груди маячили две точки лазерного прицела. Еще две – он чувствовал инстинктивно – упирались в лоб и переносицу.

– А вы шутник, Скайуокер. А вот у моих ребят с чувством юмора неважно. Да и нервы пошаливают после тяжелого рабочего дня... так что сядьте и успокойтесь. Без резких движений, пожалуйста: я не хочу недоразумений, а вы и подавно.

Энакин нехотя подчинился. Откинулся на спинку сиденья, положил руки на колени. Прицелы снайперских винтовок, по-прежнему направленные на него, вызывали мерзкое ощущение наподобие зуда: так и хотелось потереть лоб или встряхнуться, будто сбрасывая с себя кровососущих насекомых.

– Умеете вы расположить к себе собеседника, директор, – мрачно констатировал он. – Не боитесь, что у меня тоже могут сдать нервы? Что помешает мне убить вас прямо сейчас, если у меня возникнет такое желание?

В ответе не было нужды: здравый смысл, в первую очередь. Еще целых четыре веских аргумента назойливо маячили на лице и груди. Только злость, подстегнутая давней неприязнью к Айсарду, не позволила удержать язык за зубами.

Директор даже не соизволил обернуться.

– Убить – ничего не помешает. А выстрелы вы все отразить сможете?

– Будем проверять, или вы скажете, зачем все это устроили?

Айсард усмехнулся – вроде бы вполне добродушно. Энакин невольно задался вопросом: это освещение превращает даже самое располагающее выражение лица в мерзкий оскал, или внутренняя сущность наружу рвется?

– Этот вопрос мне нравится значительно больше: безумно, знаете ли, раздражает пустая болтовня и мальчишеская бравада. Но прежде чем я отвечу, вам придется сдать оружие.

Директор требовательно махнул рукой, будто подзывая лакея с напитками на каком-нибудь приеме. Оконное стекло со стороны Энакина немедленно опустилось, и около него возник, словно материализовавшись из воздуха, тот самый лейтенантик с наглой физиономией.

– Ваш меч, Скайуокер, – повторил Айсард уже жестче, со стальными нотками в голосе. – Когда мы закончим, вам вернут его в целости и сохранности.

Скрепя сердце, Энакин отцепил меч от пояса и вложил в протянутую ладонь офицера. В последний момент сжал ладонь на рукояти и, с трудом удержавшись от искушения активировать клинок, обернулся к Айсарду:

– Надеюсь, вы тоже не склонны к глупостям, директор. Мне не нужен световой меч, чтобы убить человека.

Тени, плясавшие на лице Айсарда, будто стали еще темнее – только в зло прищуренных глазах отразился синеватый отсвет фонаря.

– Если бы я хотел убить вас, ваше тело уже дожирали бы каннибалы из корускантских катакомб. Хотел бы захватить в плен – вы бы уже сидели в каземате настолько защищенном, что никакая Сила не помогла бы сбежать оттуда. Может быть, мы прекратим мериться возможностями испортить друг другу жизнь и поговорим как взрослые, здравомыслящие люди?

Еще секунду, не больше, Энакин боролся с собой – после чего разжал пальцы, позволяя мечу упасть на ладонь лейтенанта.

– Можем попытаться.

Для того, чтобы отказываться от такого рода приглашений, нужно иметь на руках побольше козырей, чем у него. И поменьше уязвимых точек – как в фигуральном, так и в очень даже прямом смысле.

Айсард благосклонно кивнул. Резко вскинул ладонь вверх – и в тот же момент погасли алые огоньки прицелов. Негромко, на грани слышимости загудел двигатель, и спидер мягко взмыл в воздух.

– Вы собирались рассказать мне, зачем устроили этот цирк с дорожной инспекцией и нервными снайперами.

Айсарда, казалось, куда больше собеседника интересовал пейзаж за лобовым стеклом: он задумчиво смотрел куда-то вдаль, машинально постукивая пальцами по колену.

– Вам до сих пор не ясно? Поговорить с вами, разумеется: зная об определенных настроениях в Ордене, я не очень-то рассчитывал на разговор по комлинку или встречу в официальной обстановке.

От Энакина не укрылось, какой интонацией Айсард выделил слова об Ордене. Примерно так же магистр Винду говорил о Палпатине и его приспешниках – вкладывая в голос столько отвращения, сколько позволял речевой аппарат, а недостающее дополняя взглядом и выражением лица.

– Поговорить? – Энакин скептически фыркнул. – И только лишь?

– Именно. Да, и не делайте такое лицо, эта мина уже изрядно набила мне оскомину. Не знаете, отчего большинство моих собеседников так меняются в лице, когда я предлагаю им разговор?

Энакину вспомнились мрачные байки, ходившие о казематах ССБ и тамошних методах "работы" с узниками.

– Может, от того, что места для бесед вы выбираете не слишком приятные?

– Вас чем-то не устраивает ресторан "Саартем"? В таком случае можем направиться в "Свет Альдеры" или "Манарайский пик". "Рил'хаасе" не предлагаю: пагубно для репутации, да и несолидно человеку моего возраста посещать подобные заведения...

– Постойте, – Энакин удивленно встрепенулся. Выглянув в окно, понял, что ведущая к центру Правительственного района дорога осталась далеко позади, и теперь выйти на нее можно будет, лишь изрядно попетляв по окрестностям. – Ресторан? Разве мы едем не в ваш офис?

Айсард посмотрел на него, как на сболтнувшего глупость ребенка – со сдержанным удивлением и долей снисходительного высокомерия.

– Зачем? Поверьте, у меня нет ни малейшего желания возвращаться туда сегодня без веской причины. Надеюсь, против "Саартема" вы все-таки ничего не имеете, потому что мы почти на месте.

Спидер тем временем сошел с аэротрассы и плавно снижался, нацелившись на сплошь заставленную машинами парковочную площадку перед рестораном. От яркого искусственного света, от его бликов в начищенных до блеска корпусах машин и надраенном до зеркального состояния феррокритовом покрытии у Энакина неприятно сдавило лоб и виски. Не сказать, чтобы иллюминация была слишком сильной для человеческого глаза – напротив, в сравнении с кислотными огнями средних уровней она казалась очень сдержанной. Дело было не в физическом дискомфорте – но уже отсюда несло удушливым запахом подчеркнутой элитарности и закрытости заведения. Ханжество и лицемерие публики, естественно, прилагалось. За время жизни на Корусканте Энакин успел привыкнуть к этому, но побороть подспудное отторжение не сумел и вряд ли когда-нибудь сумеет.

Когда спидер мягко опустился на парковку, и едва слышный гул двигателя смолк окончательно, Энакин первым покинул салон – с поспешностью, за которую тут же обругал сам себя. С головой нервозность выдал, а типам вроде Айсарда она – как акуле
свежая кровь.

Директор же вылез из машины не спеша, с некоторой вальяжностью важного человека и безусловного хозяина положения. Энакину невольно вспомнились уличные драки на Татуине – вроде бы без всякой связи с ситуацией, но кулаки зачесались.

Охрана у входа – монструозного сооружения из тонких полос стали и широких пластин расписного стекла, – отнеслась к Энакину настороженно: их подозрительные, практически враждебные взгляды он ощущал всей кожей. Если бы не присутствие Айсарда – джедая наверняка вежливо попросили бы вон... а может, и не очень вежливо.

– А здесь не очень-то жалуют представителей Ордена, – обронил Энакин после того, как длинноногая красотка-администратор, сияя дежурной улыбкой, назвала номер столика и клятвенно заверила гостей, что тот уже сервирован "в лучшем виде".

– Вас это так удивляет? – Айсард милостиво кивнул подоспевшей официантке, показывая, что сопровождение не требуется. Девица понятливо склонила голову и упорхнула в зал – ожидать клиентов у столика.

Энакин досадливо поморщился:

– Зная, что со дня на день одна половина Республики кинется нас вырезать, а вторая – прятаться за нашими спинами от первой? Не слишком.

Впервые за весь разговор Айсард обернулся к нему. Посмотрел странно –одобрительно и мрачно одновременно:

– Значит, на этот счет у вас иллюзий нет. Это хорошо, Скайуокер. Разговаривать с людьми в розовых очках невыносимо и, как правило, совершенно бессмысленно.

Из просторного холла они спустились в зал – огромное полукруглое помещение с натертым до зеркального блеска паркетом, столиками, застеленными белоснежными скатертями, скульптурами и цветами в неглубоких нишах. Мягкий свет лился с высокого потолка и хитро замаскированных настенных ламп; за панорамным окном сиял золотыми огнями Правительственный район. Публика была под стать заведению – и если Айсард в своей кроваво-красной форме смотрелся более-менее органично (помимо расфуфыренных господ и их дам в вечерних платьях, на глаза то и дело попадались офицеры, не позаботившиеся одеться по гражданке), то Энакина джедайские одеяния немедленно превратили в объект пристального и не самого дружественного внимания. Не то чтобы это очень беспокоило его, но в Силе чужая неприязнь, а подчас и неприкрытая агрессия чувствовались десятками раскаленных булавок – ощущения, пусть и не физические, но крайне неприятные.

Энакин ожидал, что Айсард будет ковать железо, пока горячо, и немедленно возобновит разговор о неизбежной войне – однако
пока складывалось ощущение, будто ту фразу он обронил невзначай и к теме возвращаться не намерен. Пока рядом крутилась услужливая официантка, бросая на него подобострастные, а на Энакина – откровенно кокетливые взгляды, директор охотно обсуждал ресторан, его кухню и репутацию, с покровительственным смешком заверял собеседника, что цены здесь вовсе не астрономические по сравнению с "Манарайским пиком"... у Энакина от этого театра уже голова шла кругом, а в крови медленно, но верно закипало граничащее с гневом раздражение. Но он терпеливо ждал: естественно, при девице Айсард разговор по существу не заведет.

– Господин директор, – сразу же перехватил инициативу Энакин, едва официантка скрылась из виду. – Сколько еще вы будете делать вид, будто пригласили меня на дружеский ужин? У меня время не резиновое, да и у вас – вряд ли.

Айсард благодушно усмехнулся:

– А с терпением у вас неважно, как я посмотрю. Любопытно, это свойственно всей нынешней молодежи, или сказывается дурное влияние магистра Винду?

Он неспешно пригубил вина – напитки принесли и разлили по бокалам буквально через минуту после того, как был сделан заказ. Энакин промолчал, не давая оппоненту возможности перевести тему и не сводя с него пристального взгляда.

– А может, дело и впрямь в ситуации, – Айсард вдруг посерьезнел: напускное благодушие сошло с его лица, уступив место куда более привычной собранности и жесткости. – Времени-то у нас всех действительно в обрез: только день спокойной жизни остался – а потом мы, к сожалению, больше так поужинать не сможем. Баррикады будут мешать.

– Решили ловить момент, директор?

– В каком-то смысле. Да вы пейте, Энакин, пейте, вечером не грех пропустить бокал-другой.

Энакин осознал, что послушно сделал глоток, только когда почувствовал на языке терпкий вкус вина. Встряхнулся, с вызовом взглянул собеседнику в глаза:

– Неужели надеетесь напоить меня до такой степени, чтобы я согласился перейти на вашу сторону?

– Если бы я хотел вас напоить, то заказал бы напиток покрепче. Со специфическими ингредиентами, которые добавили бы в него по моей просьбе. И почему вы так склонны видеть подвох в любом моем действии и слове?

– Опыт общения с канцлером подсказывает. К тому же я не очень-то склонен верить людям, добровольно поддерживающим ситха.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга: Энакин – всем своим видом выражая нежелание продолжать этот разговор, Айсард – задумчиво и оценивающе, с затаенной в глубине светло-голубых глаз насмешкой.

– И снова эта религиозная терминология, – вздохнул директор, покачав головой. – Я поддерживаю не ситха, Энакин. Я поддерживаю законного главу государства. Бунт военизированной религиозной организации и нескольких планет, сочувствующих идеям сепаратистов – вот как я вижу происходящее. И мне катастрофически не нравится, к чему это ведет.

– Естественно, вам не нравится, – желчно усмехнулся Энакин. – Когда на чрезвычайной сессии Палпатина признают виновным, вы окажетесь не у дел – а скорее всего, и под делом. Так что бунт не Орден намерен поднять, директор, не надо передергивать. Его поднимете вы – вместе с военными и чиновниками, которые не пожелают отказываться от власти в пользу Сената.

Он ожидал спора, агрессии, встречных обвинений... но Айсард лишь пожал плечами и совершенно спокойно произнес:

– То, кто поднимет бунт, будет зависеть от исхода голосования на чрезвычайной сессии. Это не столь важно, поверьте мне : все равно результат будет один. Нам есть, что терять – точно так же, как Ордену и членам делегации. Никто не отступится от своего, Энакин. Никто не хочет погибать или гнить в тюрьме за государственную измену.

При виде официантки Айсард резко оборвал речь и не проронил ни слова до тех пор, пока она сервировала стол. Энакин сверлил невидящим взглядом пейзаж за окном, до боли сжимая в руках столовые приборы. Он и не заметил, как схватил их – и уж точно ему было не до того, что вилка для салата никак не сочетается с ножом для рыбы.

Новая война, неизбежный раскол Республики... а он мог думать только о Падме. Падме, совершенно беззащитной в грядущем аду. Принявшей слабую, разобщенную сторону – сторону, на которой находился и он сам.

"Сенатор Амидала, именем Галактической Империи вы арестованы по обвинению в государственной измене".

Энакин пытался сопротивляться, отогнать прочь подступающее видение – но секундной слабости хватило, чтобы оно затянуло его, подобно болоту. Смутные образы вновь поплыли перед глазами...

Дворец Тида, до боли напоминавший сам себя времен блокады Набу. Мрачные лица набуанских чиновников, осунувшееся и исхудавшее, с потухшим взглядом, лицо королевы. Темнокожий офицер, с трудом проталкивающий слова через сведенное спазмом горло. "Имперский флот прорвал блокаду. Наши войска больше не могут сдерживать их... они... они предлагают мир. В обмен на вашу выдачу, госпожа Амидала. Мне... очень жаль, госпожа. Народу Набу очень жаль". Падме, кивающая с мрачным достоинством и молчаливым отчаянием в покрасневших глазах...

– С вами все в порядке?

Резкий голос Айсарда помог "уцепиться" за реальный мир, вырваться из вязкой трясины возможного будущего. Энакин задышал глубоко и размеренно, заставил себя сесть ровно и разжать судорожно стиснутые кулаки.

– Не в порядке, – сипло выдохнул он. – Ни со мной, ни с вами, ни с кем. Чего вы добиваетесь, директор?

Айсард по-прежнему оставался невозмутимым – однако в его манере держаться появилась откровенная, подавляющая властность, в голосе прорезался металл:

– Понимания, Скайуокер. Понимания того, что джедаи и их союзники толкают галактику к катастрофе. Грядет долгая и затяжная война – того же толка, что война клонов, но куда масштабнее. С Палпатином или без, но мы удержим большую часть Центральных миров, значительную часть Среднего Кольца и некоторые планеты Внешнего. Миры и сектора, что не признают нашу власть, будут до последней капли крови сражаться за независимость – сил им, увы хватит, – а как только мы где-нибудь дадим слабину, немедленно нанесут удар и там, распространяя хаос, словно вирус. Эта война растянется на десятилетия – до тех пор, пока одна из сторон, слишком обескровленная, чтобы сражаться, не запросит мира. Вы хотите, чтобы ваш ребенок вырос в такой галактике? Я – точно не хочу.

Какое-то время Энакин не находился с ответом. Мысли путались, разбегались, и к тому же он до сих пор толком не отошел от видения. Возразить было нечего – мрачная картина, обрисованная Айсардом, не противоречила ни логике, ни видениям. Если еще утром у Энакина оставалась какая-то надежда на иной исход, то в течение дня она стремительно таяла, пока не пропала окончательно: к гражданской войне готовились флот и армия – их странные, не имеющие никакого смысла с точки зрения борьбы с КНС маневры не могли иметь иного объяснения; к ней готовился Орден, Сенат, войска ССБ и Департамента юстиции...

– Складно излагаете, директор. Вот только что вам нужно от меня? Как, по-вашему, я смогу что-то изменить?

Энакин знал, что не должен был этого спрашивать. Спросить – значит, сделать первый шаг к согласию. Но, хатт побери, он действительно был готов... нет, не предать Орден. Эта мысль все еще казалась противоестественной, вызывающей отторжение. Но не выслушать, что предлагает враг – уже не мог. Хотя бы для того, чтобы знать, между какими огнями мечется.

– Думаю, вы понимаете. Остановить войну может лишь возвращение законного правителя. Одно дело – признать над собой власть военной хунты, и совсем иное – сохранить верность Республике. Разницу чувствуете?

Расценив напряженное молчание собеседника как знак согласия, Айсард продолжил:

– Возвращение Палпатина даст шанс обойтись малой кровью. Растянувшейся еще на пару лет локальной сепаратистской войной, не более. Беда в том, что джедаи не позволят Палпатину выйти из заточения живым.

– Если Сенат... – Энакин и сам не знал, зачем отрицает очевидное. Не выпустят. Такого врага нельзя оставлять в живых, нельзя снова допускать к власти – иначе он попросту сотрет Орден в порошок.

"Но не велика ли цена за сохранение Ордена?"

Энакин уже не мог дать однозначного ответа. Может, и велика. Но предать его в обмен на призрачную надежду на мир?
Невозможно. Немыслимо. Омерзительно...

– Мнение Сената значит не больше, чем грязь у вас на сапогах. Для Ордена в том числе, если не в первую очередь. Арест канцлера, противоречащий всем мыслимым законам, это доказывает как нельзя лучше.

"Это подло. Но... правильно?"

– И вы хотите, чтобы я пошел против Ордена? Помог Палпатину выжить и вернуться к власти?

– Именно. Мне нужны от вас гарантии, что канцлер выйдет из Храма живым. Я же взамен гарантирую вашей прекрасной супруге жизнь – на свободе и в добром здравии.

На какой-то миг мир потонул во вспышке ярости. Энакин и сам не заметил, как вскочил с места, как по телу огненным потоком заструилась Сила, дрожа и пульсируя, готовая обрушиться на человека, посмевшего...

– Если вы хоть пальцем тронете Падме, я убью вас, – голос Энакина был удивительно тих. Холоден и равнодушен – вот только ледяной бурей Зиоста веяло от этого спокойствия. – Я не угрожаю вам, директор, я обещаю. И плевать мне, что будет со мной, с галактикой... убьете ее – мне нечего будет больше терять.

Позже Энакин вспомнит улыбку, которой ответил ему Арманд Айсард. Вспомнит торжество, пробившееся сквозь лед голубых глаз. Будет корить себя за то, что так открылся перед человеком, для которого чужие чувства и привязанности – что крапленые карты для шулера, что первая кровь жертвы для хищника.

Но сейчас, в эту секунду, Энакин не задумывался об этом.

– Ваша жена – ребенок, влезший в опасную политическую игру, – произнес Айсард спокойно, глядя собеседнику прямо в глаза. – Без своих товарищей по Делегации она не представляет угрозы. Сделаете, что я прошу – и я обеспечу ей неприкосновенность. Ее не коснутся никакие обвинения, ее связь с предателями будет прощена и забыта. Тех, кто по каким-либо причинам пожелает причинить ей вред, постигнет незавидная участь. Но если вы откажетесь, у меня не будет причин брать на себя такие обязательства. Сделка простая и честная, Скайуокер, без двойного дна.

С языка так и рвался точный адрес, по которому Айсарду следовало бы обратиться со своими сделками. Хотелось сказать, что он не верит ни единому его слову. Хотелось сказать, что предателем он никогда не был и становиться не собирается. Хотелось...

– Как я могу вам верить? Где гарантии, что вы сдержите слово?

Айсард улыбнулся – искренне и добродушно:

– Вера, гарантии... это слова из более спокойных времен, Энакин. Советую вам начать мыслить категориями "выгодно – не выгодно". Вот тогда и решите, можно ли мне верить.

Он впервые за вечер взял в руки приборы. Посмотрев на Энакина, все еще стоявшего столбом, сказал совершенно буднично:

– Может, все-таки съедите что-нибудь? Бифштекс здесь изумительный.

Сообщение отредактировал Annanaz - 26 Октябрь 2015, 09:07

На линии огня,
На острие меча,
Опасная игра
Республика иль Тьма,
Где на весах любовь,
А на других война,
А стоит ли лить кровь,
За орден. канцлера?
Все это лишь война
И надо прекратить
Но какова цена
И сколько же платить?
Шикарнейшая глава. Ну Арманд дает.. Гаишник подрабатывает.

только Скайуокер в это время и с этим человеком может шутить.
И эти разговоры реально на острие...
темпераментно в характере...
милая беседа

А про ресторан точно было неожинанно. я то уже представила застенки разведки...
Кстати в ресторане атмосферно, чувствуешь, что джедаев не любят, но это не помешало офицантке строить Энакину глазки.

жа уж времечко такое впрочем Энакину об этом думать полезно.

Ну вот из-за тебя мне опять есть хочется

Спасибо Сама что-то так увлеклась, что оторваться от ее написания не могла)




Хорошо, что это в местные СМИ не попало А то журналисты еще республиканские, непуганые...



Какие люди, такая и беседа) Рада, что оба вхарактерными получились)



Вот и Энакин представил) А Арманду самому офис за день надоел, будет он еще туда мотаться лишний раз)



Так официантка ж девочка простая, в отличие от клиентов) Она симпатичного парня видит, а не злобного сектанта)



Я нечаянно XD С другой стороны, если хочется, то почему б и нет?)

Сообщение отредактировал Annanaz - 25 Октябрь 2015, 20:27

Хорошо, что никак после прошлой главы про мороженое и медовый тортик))))

Хо-ро-шо!

Спасибо)

Скайуокер от ужина ожидаемо отказался. Не прощаясь, зашагал прочь из зала – так размашисто, что полы черного плаща картинно взметнулись за его спиной. Мальчишка, что здесь еще сказать: эмоции – как открытая книга, написанная исключительно крупным шрифтом. Держать себя в руках даже не пытается, хотя следовало бы.

"Всегда бы так. Подарок судьбы ты, а не человек, Скайуокер..."

Арманд проводил молодого джедая взглядом, откинувшись на спинку стула и неспешно потягивая вино. Кисловатое, к слову.

"Врут бессовестно насчет выдержки, мерзавцы".

Поморщившись, он отставил бокал в сторону. Подумал было подозвать менеджера и объяснить тому, что нехорошо обманывать постоянных клиентов, но тут же эту идею отбросил. Ни к чему.

Молча расплатившись и даже по привычке оставив довольно щедрые чаевые (отчего дежурная улыбка официантки по широте сравнялась с оскалом нексу), Арманд направился к выходу. По пути он обменивался приветствиями с посетителями, на которых следовало обратить внимание; с теми из них, кому нелишним было напомнить, что внимание бывает особо пристальным, даже перебрасывался парой-тройкой фраз. Это нисколько не мешало ему то и дело мысленно возвращаться к разговору со Скайуокером, воссоздавая его в памяти до мельчайших деталей – от интонаций до ритма дыхания и движений глаз. Выводы напрашивались весьма обнадеживающие.

Мальчишка не просто повелся на приманку – накинулся на нее, своим отчаянием напоминая раненого и изголодавшегося зверя. Такому уже все равно, захлопнется ли ловушка перед его носом – страх и желание выжить заглушают все остальные, более сложные инстинкты. А Скайуокер боялся, отчаянно боялся – за жену, за нерожденного ребенка, за их будущее.

Хорошее это все-таки чувство – страх. Обнаруживает уязвимые места цели не хуже, чем рентген – сломанные кости; мешает думать и трезво оценивать ситуацию. Коридор возможностей для напуганной жертвы – не шире тюремного: выход видится только один, а шаг в сторону не сулит ничего хорошего.

"Главное – не дать успокоиться, но и не передавить. Скайуокер – парень непредсказуемый и импульсивный, на эмоциях может такую глупость выкинуть, что последствий не оберешься. В следующий раз он должен прийти ко мне сам, без лишних понуканий. А еще лучше – сразу к Палпатину".

Разумеется, пускать это на самотек нельзя ни в коем случае. В ближайшее время Скайуокера придется еще немного подтолкнуть в нужном направлении – довольно жестко, но ни в коем случае не обнаруживая своей причастности. Конечно, что бы он ни предпринял, полностью исключить риск неудачи не получится: мальчишка может, вопреки всему, так и не решиться пойти против джедаев, может провалить порученное дело, или, чего доброго, погибнуть... чувство юмора у судьбы дурное и извращенное, всех ее капризов не предусмотришь. К величайшему сожалению.

Будто вторя его размышлениям, в кармане запищал комлинк. Текстовое сообщение, высветившееся на экране, состояло всего из трех слов: "Надо поговорить. Срочно".

Арманд, к тому моменту спускавшийся к парковке, хмуро глянул на ночное небо. Потом – на часы, после чего помрачнел еще больше.

Перевалило уже за половину одиннадцатого. Новости, настолько срочные, что не могут подождать до утра, редко бывают приятными.

* * *

Глава Аналитического отдела ССБ был мужчиной в летах, убеленным сединой и скрюченным артритом. Свою должность он занимал без малого тридцать лет и за это время снискал себе репутацию человека приятного и незлобивого. Начальником он слыл требовательным, но справедливым, а специалистом – исключительно компетентным. Таким Бертрама Тиввуса знали рядовые сотрудники, а потому отзывались о нем с искренней симпатией. Для тех же, кто в высшей иерархии Службы ориентировался получше, Тиввус был личностью куда менее располагающей. И куда более опасной.

Оно и верно. Практически вся информация, что ложилась на стол директору, сперва проходила через его руки – он же и решал, о чем следует доложить начальству, а что не стоит внимания. Легкомысленно относиться к такому человеку было бы как минимум неразумно. Еще глупее – считать безобидным стариком того, кто своими советами, наставлениями и покровительством некогда помог молодому, подающему надежды аналитику Арманду Айсарду пробиться на вершину карьерной лестницы.

Порой казалось, что этот "всеобщий дедушка" знал все и обо всех. Арманд не раз ловил себя на мысли, что не будь этот старик так дорог ему лично и столь незаменим на своей должности – давно скончался бы от внезапного обострения какой-нибудь болезни, что так свойственны пожилым людям.

– Ну здравствуй, начальник, – широко улыбнулся Тиввус, едва его бывший протеже переступил порог гостиной. – Надеюсь, позволишь не вставать по-уставному? Совсем что-то боли в ногах замучили, – он выразительно похлопал по бедру, укрытому пушистым пледом.

– Это еще вопрос, кто у кого должен разрешения спрашивать, – добродушно фыркнул Арманд, крепко пожимая сухонькую, сплошь покрытую бурыми пятнами руку старика. – Официоза мне с лихвой хватает и на службе, Бертрам.
Из горла Бертрама вырвался сдавленный клекот – не то смех, не то кашель, не то все вместе.

– Мы с тобой, Арманд, всегда на службе. Круглосуточно, так сказать, без перерывов и выходных. Да ты присаживайся, не стой столбом, – он кивнул на кресло рядом со своим. – Разговор предстоит долгий.

"Кто бы сомневался".

Лучше всяких слов об этом говорила раскрытая дека – до смешного неуместная на антикварном кофейном столике, укрытом кружевной салфеткой. Нелепости картине добавлял стоявший тут же фарфоровый чайник и две чашки, исходившие ароматным парком.

– Набуанский травяной сбор, – пояснил Тиввус. – Для нервной системы – то, что доктор прописал.

– Что, новости настолько плохи? – Арманд выразительно глянул на деку.

– Эти новости хороши уже тем, что мы их получили, – Бертрам будто в одночасье сбросил около десятка лет – живой блеск глаз и хищно-сосредоточенное выражение лица затмили внешнюю дряхлость. – Насчет остального суди сам.

С молчаливого согласия хозяина Арманд взял деку и углубился в чтение. Тиввус был в своем репертуаре – информацию подавал в полном объеме, стараясь не упустить ничего хотя бы мало-мальски важного. Данные касались в основном личных контактов наиболее значимых членов Делегации – основной упор делался на Мон Мотму (Арманд непроизвольно стиснул зубы) и Гарма Бел Иблиса. Потом, как по цепочке, шли контакты этих людей, уже куда менее заметных, с другими... экзотами, в основном. И людьми из независимого от Республики и де-юре нейтрального Корпоративного сектора. Следующее звено цепочки – контакты этих личностей, вовсе никому не известных, с муунами из Межгалактического банковского клана. На первый взгляд могло показаться, что мууны те были мелкими сошками, не стоящими внимания. А если копнуть чуть глубже... вот тут-то цепочка и замыкалась. Две "мелкие сошки" на поверку оказались личными помощниками Сэна Хилла, а одна – секретарем.

Подняв взгляд, Арманд встретился глазами с Бертрамом. Тот мирно размешивал сахар в своем полезном для нервной системы настое – ни дать ни взять, безмятежный пенсионер, которого в этой галактике волнуют лишь внуки да собственное здоровье. Вот только лицо его выражало что угодно, но не вальяжное старческое благодушие.

– Значит, действительно договорились, – мрачно процедил Арманд. Бегло просмотрев следующий отчет, добавил резким, будто звериный рык, голосом:

– И на хорошие суммы... странно, что муунам еще осталось, откуда их брать.

Судя по документам, Межгалактический банковский клан не далее как вчера разблокировал счета Мон Мотмы, Бел Иблиса и Фэнга Зарра. Более того – так пополнил их из собственных резервов, что размер каждого вклада увеличился раз эдак в пять. Зная, в какое плачевное состояние пришли те самые резервы после трех лет войны, вывод напрашивался единственный и очевидный: банкиры возлагали на свою новую инвестицию огромные надежды, раз устроили этот аттракцион неслыханной щедрости.

Бертрам пожал плечами:

– Нет здесь ничего странного. Нашим банкирам сейчас триллионом больше, триллионом меньше... какая разница, когда выбор стоит между новыми затратами и полным крахом? Они в панике: Конфедерация проигрывает войну, и спасти ее может разве что дальнейший раскол Республики – на чем, похоже, наши неблагонадежные сенаторы и сыграли. Сумели выставить себя выгодным вложением и дорого продать.

Арманд ответил не сразу – вглядывался в столбцы цифр, мысленно соотнося их с затратами на финансирование
среднестатистической бандитской или террористической организации.

– Не себя лично, – поправил он, про себя поминая муунов и их новых союзников в самых смачных выражениях. – Ни один сенатор столько не стоит, да и глупо делать такую ставку на трех человек – тогда уж всю Делегацию скупать, по оптовой цене. А это – стартовый капитал для целой организации, только разбитый на три счета.

"Значит, наши новые сепаратисты уже и финансирование получили. Скудноватое по сравнению с КНС, но в их положении и это неплохо. А вот мы опаздываем как минимум на ход..."

– Вот, правильно мыслишь, – протянул Бертрам, устало прикрывая глаза и складывая жутковато искривленные, узловатые руки поверх одеяла. Разговор явно выматывал старика. – Правда, мне так кажется, что счетов гораздо больше, просто мы не обо всех знаем... – он оборвал фразу, вдруг зашедшись сухим кашлем. – Наши ребята в МБК землю роют денно и нощно, но у муунов тоже отнюдь не дураки безопасностью занимаются. Чудо, что мы смогли достатать хотя бы это. Будем и дальше держать руку на пульсе... если выяснится что-то еще, я немедленно тебя извещу.

Какое-то время в комнате раздавалось лишь тихое позвякивание чайной ложки о фарфор. Арманд с удивлением обнаружил, что успел осушить половину чашки – хотя сначала планировал от чудодейственного настоя отказаться. Но видит Сила – и какие там еще есть высшие инстанции в этой галактике, – крепкие нервы ему в ближайшее время очень пригодятся.

– Вот такая у нас картинка складывается, начальник... мерзкая и неприглядная, – нарушил молчание скрипучий голос
Бертрама. – Информацию я тебе, какую мог, предоставил, а вот решать, как ею распорядиться – прерогатива твоя. Указывать не смею.

Арманд, в тот момент копировавший файлы с деки на инфочип, кивнул, не отрывая взгляда от экрана.

Конечно, союз между остатками КНС и зарождающимся повстанческим движением – новость сама по себе скверная: от них и по отдельности головной боли было предостаточно. Но если говорить о ближайшей перспективе – когда еще формально цела Республика, альянсы хрупки и нестабильны, и каждое неосторожное слово и действие может поколебать чашу весов...
Отложив деку и сунув инфочип в карман, Арманд улыбнулся. Поднял чашку с настоем, будто провозглашая тост:

– Бертрам, напомни мне, если забуду, выписать премию твоему отделу и тебе лично. Лучшего подарка к чрезвычайной сессии трудно даже представить.

"И Скайуокеру будет над чем лишний раз задуматься. Пускай полюбуется, с кем связалась его дражайшая женушка и товарищи по
Ордену".

– Да уж, вовремя нам эта карта в руку пришла – накануне голосования-то, – проскрипел старик, с кряхтением разминая плечи. – Да только ты не расслабляйся, Арманд. Я, конечно, понимаю, что под конец партии козырь в рукаве не держат, и намерение пустить его в ход всецело одобряю... да только люди, когда их зажмешь в угол, втрое сильнее брыкаться начинают. Ответный удар будет, и сильный. Советую хорошо подготовиться.

– Если бы я не умел держать удар, то не дожил бы до этого дня, – произнес Арманд, равнодушно пожав плечами. – За меня не беспокойся, Бертрам.

Бертрам глянул на него с неодобрением. Покачал головой, осуждающе прицокнув языком:

– Вроде умный человек, а жизнь тебя так ничему и не научила. Я не за тебя боюсь, Арманд: тебе, юноша, шестой десяток пошел, а за спиной мощнейшая силовая структура в этой галактике стоит. А вот за маленькой твоей?

Арманд почувствовал, как дернулись пальцы на правой руке.

– Я, – отчеканил он холодно, с нажимом. На его лице заиграли желваки.

А Тиввус продолжал смотреть ему в глаза все так же твердо, со смесью неодобрения и отеческой заботы.

– И как, удалось тебе защитить Габриэллу? – Арманд и сам не знал, как ему удалось не вздрогнуть – имя жены хлестнуло не хуже кнута. – Если противник слишком силен, бьют по тому, что ему дорого – это ты, как практик, получше меня знаешь. Так что береги свою дочурку, Арманд. Один раз по твоей семье уже ударили. Неужели ты всерьез думаешь, что второго не будет?

"Не будет, если я смогу этому помешать".

– После чрезвычайной сессии у них появятся заботы посерьезнее, – сказал он вслух. – Не переоценивай мою значимость, Бертрам.

Старик снова зашелся смехом, переходящим в надсадный кашель. Веселья в нем не было ни капли, зато тревоги – хоть отбавляй.

– И это мне говорит человек, чьи руки смыкаются вокруг каждой мало-мальски значимой шеи? Чьи глаза и уши – повсюду, где можно увидеть или услышать хоть что-нибудь интересное? У которого в подчинении войска, тянущие на армию небольшой планеты, а негласно – и добрая половина полиции? Э, нет, друг мой, не прибедняйся... если бы я был твоим врагом, то сделал бы все, чтобы твоя жизнь стала невыносимой.

Сообщение отредактировал Annanaz - 5 Ноябрь 2015, 19:29

"Чем дальше, тем страньше и страньше"

Герои все определенно живые. Интересно читать. И все - таки, человек так устроен, что ищет невольно героев, которым может сочувствовать. Положительных, то есть. А здесь - они все отрицательные, ну, может быть, кроме Исан, хотя, благодаря дару автора, выписаны так, что начинаешь сочувствовать даже злодеям. Жаль, правда Энакина, но здесь он выписан с такой тонкостью, что, понимаешь, как он стал Дарт Вейдером (чего нельзя сказать о канонном). И все-таки, я думаю, что одаренный вроде него, не смог бы попасться в ловушку Айсарда. Почувствовал, да и Силой бы размазал всех в кабине, прежде чем они выстрелили. Значит, не счел нужным сопротивляться.
И еще, возникает вопрос: как долго он прожил бы с такой Падме? Слишком они разные: Энакин - эгоист. Падме - нет.