"А ты шутник, мой мальчик!"

На борт корабля, что дожидался беглецов в нескольких кварталах от Правительственного района, Мон буквально втащили. Под конец сумасшедшего забега через Сенатскую арену и лабиринт служебных коридоров женщина едва переставляла ноги, трясущиеся и норовившие запутаться в длинной юбке. Тело практически не слушалось ее: стоило миновать сиюминутной опасности, и силы тут же оставили изнеженную чандриллианку, до сих пор видевшую сражения только в репортажах ГолоСети, а физическую нагрузку получавшую исключительно в фитнес-центрах. Дорогу до корабля она толком не запомнила: едва оказавшись в салоне спидера, женщина погрузилась в странное состояние на грани бодрствования и тяжелого, неспокойного сна. Лишь изредка ее вырывало из него — обычно на очередном крутом вираже, заложенном на огромной скорости. Кажется, по ним стреляли, но Мон не была уверена.

Оно и к лучшему. Бывают события, которые вовсе ни к чему хранить в памяти.

Даже оказавшись в относительной безопасности, Мон не могла толком прийти в себя. Смешно было вспоминать, что каких-то пару часов назад она считала себя готовой ко всему: сейчас дрожащая, с трудом державшаяся на ногах, сенатор чувствовала себя как никогда беспомощной и жалкой.

Рыцарь-джедай, чьего имени она не знала, помог ей опуститься на сиденье.

— Вы в порядке, мадам? — осведомился он.

Мон только и смогла, что кивнуть и вымучить невнятное "не беспокойтесь". По-хорошему, ей следовало бы сердечно отблагодарить своего спасителя — так, как она не раз делала это перед объективами голокамер, сияя неотразимой улыбкой и не скупясь на красивые слова. Но Мон отчего-то сомневалась, что болезненная гримаса и невнятное бормотание станут им достойной заменой, а ни на что большее она в тот момент не была способна.

— Как... как остальные? — выдохнула она, худо-бедно совладав с собой. В целях безопасности члены Комитета летели разными кораблями: двое на одном, и трое — на другом. Бел Иблис взошел на борт вместе с Мон, но судьба Фэнга Зарра, Чи Иквей и Онаконды Фарра была ей неизвестна.

— Не беспокойтесь, мадам, — рыцарь ободряюще улыбнулся. Получилось не слишком правдоподобно, но Мон была благодарна ему за попытку. — Их корабль стартовал раньше нашего и уже находится на пути к Раксус-Секундусу. Никто из ваших коллег не пострадал.

Странная горечь чувствовалась в его словах, но Мон не придала этому значения. Собственных переживаний ей хватало с лихвой.

"Никто не пострадал, кроме Падме", — мысленно уточнила она, передернувшись от отвращения. Из всей Делегации, из всего Комитета Айсард выбрал в жертвы именно ее — беременную женщину, совершенно беззащитную перед ним и его палачами. Сейчас бедняжка наверняка сидела в допросной, а вежливый дознаватель в красках расписывал ей, что станет с ее ребенком, если она не пойдет на сотрудничество. Не переставая улыбаться и обращаясь к ней не иначе как "госпожа Амидала", разумеется. В ССБ держали лишь хорошо выдрессированных собак.

Падме сломается, в этом не было никаких сомнений. Сделает все, что бы от нее ни потребовали — как поступила бы любая другая женщина, оказавшись на ее месте. А значит, Мон придется послать весточку Бейлу, чтобы тот разорвал все контакты с бывшей соратницей и игнорировал любые ее просьбы, даже если та будет отчаянно нуждаться в помощи. Ничто не должно бросать тень на его репутацию лояльного, смирившегося со своей участью сенатора.

Падме жаль, конечно. Но она сама должна была понимать, на что идет. Любой мог оказаться на ее месте, и вины Мон в том не было.

— Благодарю вас. За все, — Мон все-таки сумела улыбнуться. Протянув руку, мягко коснулась ладони джедая. — А теперь прошу вас оставить меня одну. Мне... многое надо обдумать.

Джедай молча склонил голову и молча же вышел из кают-компании. Мон осталась в гордом одиночестве — смотреть, как звезды за иллюминатором вытягиваются в слепяще-белые нити гиперпространства.

Вот и все. Она в безопасности. Кошмар в Сенате миновал, и очень скоро она окажется на Раксус-Секундусе — временной столице Альянса и, на данный момент, самом надежном месте во всей галактике. Разумеется, будет трудно. Они столько времени были врагами с Конфедерацией, а теперь ее лидеры милостиво соглашаются приютить республиканских изгнанников... нелегким будет их сотрудничество, но к таким трудностям Мон привыкла. Переговоры — то поле боя, сражаться на котором бывшая сенатор умела лучше многих.

Главное, что она жива. Жива и свободна, несмотря ни на что.

Мон почувствовала, как губы против воли растягиваются в глуповатой улыбке: страх, сковывавший ее прежде, постепенно сменялся облегчением, от которого хотелось по-девчоночьи рассмеяться и закружиться по каюте. Впрочем, и эти эмоции быстро приутихли, а то, что осталось от них, скрылось за привычной маской — величественной и чуть надменной. Когда порог переступил Гарм — потрепанный и непривычно хмурый, но невредимый, — его встретила уже не та беспомощная, напуганная до полусмерти женщина, что взошла на борт корабля. Если бы не грязь, запятнавшая белоснежный подол, можно было подумать, что Мон весь день провела в своем кабинете и не переживала потрясений хуже сломанного ногтя.

Сенатор Мотма имела репутацию волевой дамы, способной в любой ситуации оставаться невозмутимой и безупречно прекрасной. Меньше всего будущий лидер Альянса желала развенчивать этот образ — даже перед ближайшими союзниками. Особенно перед ними, если уж на то пошло.

— Рада видеть тебя в добром здравии, Гарм.

Иблис одарил ее тяжелым взглядом. Казалось, один вид чандриллианки вызывал у него сильнейшую головную боль.

— Взаимно.

Он остановился напротив иллюминатора и скрестил руки на груди. Мон заметила, что кореллианец беспокойно теребит обручальное кольцо — как делал всегда в минуты сильного волнения.

Казалось бы, ничего удивительного: будешь тут и взволнованным, и подавленным, когда вся прежняя жизнь разлетелась на куски. И все же Мон охватило смутное беспокойство.

— Гарм, случилось что-то такое, о чем я не знаю? — спросила она настороженно.

Иблис ответил не сразу, то ли собираясь с мыслями, то ли сомневаясь, стоит ли вообще говорить об этом. Лицо Мон выражало лишь сдержанный интерес, однако сердце предательски екнуло.

— Случилось, — наконец ответил он, тяжело вздохнув. — Магистр Винду... похоже, он не смог выбраться. Его корабль до сих пор не вышел на связь, хотя должен был это сделать по меньшей мере час назад.

Наверное, Мон следовало бы устыдиться, но эта новость не вызывала в ее душе никакого отклика. Она была шокирована, разумеется — но то был шок опытного политика, узнавшего, что его лишили козырной карты перед ответственными дебатами. Магистр Винду — сильный джедай и превосходный военачальник. Лидер, способный заставить самого отъявленного интригана и властолюбца замолчать и слушать, что он скажет. Если он и впрямь погиб, положение бывших республиканцев в Альянсе будет еще менее прочным, чем Мон опасалась вначале.

Однако ни скорби, ни вины перед тем, кто пожертвовал жизнью, отвлекая на себя предназначенный ей огонь, она не чувствовала. Видимо, верно говаривали на ее родине: каждый день власть отнимает по частичке души у того, кто облечен ею.

— Его смерть станет для Альянса тяжелым ударом, если известия о ней подтвердятся, — заметила Мон почти невозмутимо. Слабая, тщательно выверенная нотка озабоченности, вот и все, что она позволила себе. — Мы можем только надеяться, что он все же сумел спастись.

Иблис угрюмо кивнул:

— Что верно, то верно. Без него нам придется несладко. Но я бы не стал рассчитывать на чудо: ты видела соотношение сил. Один к ста — расклад не самый обнадеживающий.

— Но мы же сумели сбежать.

— Мы бежали, а не сражались. Это разные вещи. К тому же... — мужчина вдруг оборвал речь на полуслове, досадливо поморщился и махнул рукой — мол, забудь.

Лучшего способа пробудить любопытство Мон он не смог бы придумать, даже если бы постарался.

— Что "к тому же", Гарм? — не спросила — потребовала ответа она. — Мы не в Сенате, чтобы играть в недомолвки и тонкие намеки.

Иблис наконец оторвал взгляд от иллюминатора. Присел на диван рядом с Мон и, достав из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил. Женщина демонстративно поморщилась, однако больше никак своего неудовольствия не выразила: после пережитого она и сама не отказалась бы от этой вредной привычки, помогавшей, по мнению многих, снять лишнее напряжение. Даже жаль, что от табака и его аналогов ее воротило.

— Знаешь, Мон, — протянул Гарм, выпустив изо рта облачко дыма, — у меня сложилось впечатление, что нас попросту отпустили на все четыре стороны. Попытались задержать для отвода глаз, но не более... а вот за Винду взялись всерьез.

Мон собралась было возразить, но, уже набрав в грудь воздуха, осеклась. Вспомнила, сколько силовиков было в Сенате... и сколько из них в итоге попытались воспрепятствовать ее побегу. Даже в тот момент обезумевшая толпа казалась ей куда более опасной, чем элитные спецподразделения ССБ и полулегендарная Сенатская гвардия.

— Допустим, ты прав. Но какой смысл отпускать нас?

— А ты подумай. Сравни две истории: об оппозиционерах, арестованных, а то и вовсе невинно убиенных за их убеждения... и о предателях, которым враги Республики помогли скрыться от правосудия. Кого больше хочется линчевать во славу мира и порядка?

Он снова затянулся. Поискал глазами что-то похожее на пепельницу и, не обнаружив ничего подходящего, попросту стряхнул пепел на стол. Чандриллианка молчала, погрузившись в размышления о возможном контрударе. Благо, с информацией МБК у Альянса не будет недостатка в компрометирующих сведениях.

"Информационная война — игра, в которую можно играть вдвоем, господа. И партии в ней могут длиться годами".

— Им не только очернить нас нужно, Гарм, — сказала вдруг Мон, задумчиво глядя в иллюминатор. Наблюдая за тем, как за транспаристилом десятки световых лет проносятся в считаные секунды, нетрудно заработать головную боль, но чандриллианка находила этот вид завораживающим. — Айсард и ему подобные уверены, что без строгой иерархии и четких правил игры, которые Сидиус некогда навязал Конфедерации, Альянс погрязнет во внутренних склоках и постоянном дележе власти. Они думают, что смогут манипулировать нами, играя на корысти, старых счетах и взаимном недоверии.

Она улыбнулась своим мыслям. Чужие ошибки бывшая сенатор всегда любила, рассматривая их как потенциальное оружие в своих руках, а уж столь глобальные просчеты врагов и вовсе приводили ее в восторг.

— Вот только они зря меряют нас по себе. Власть и деньги — у них. Им есть, что делить, за что рвать друг другу глотки. Мы же погибнем, если не будем держаться за каждого союзника, и даже самый алчный неймодианец из Торговой Федерации это понимает. А значит, Гарм, время на нашей стороне. Без Палпатина хунта сожрет сама себя... а нам нужно лишь ждать, изматывать их силы в затяжных кампаниях и наносить удары по уязвимым точкам.

"А еще лгать, провоцировать, подкупать, заключать взаимовыгодные сделки и прикармливать тех, кого отвергла волчья стая. Самим сеять раздоры во вражеском стане. Посмотрим, как скоро губернаторы и высшие адмиралы объявят себя независимыми диктаторами, а Пестаж и Айсард уничтожат друг друга, выясняя, кто из них правит столицей".

Гарм долго медлил с ответом. Крутил в пальцах позабытую сигарету, не обращая внимания на то, что она уже успела прогореть больше чем на половину. Лицо его оставалось все таким же сумрачным — только злость все сильнее разгоралась в темных глазах.

— Хорошую перспективу ты нарисовала, Мон. Только вся идиллия обрушится к чертям собачьим, если выяснится, что Палпатину удалось выжить. А если я что-то знаю об этом сукином сыне наверняка, так это то, что избавиться от него труднее, чем отдать кредит муунам. Которым мы, кстати, теперь должны по состоянию в несколько миллиардов.


* * *
Мейс брел вперед из последних сил. Он знал: преследователи все еще дышат ему в спину, и вряд ли пара заваренных с помощью светового меча дверей задержит их надолго.

Но много времени ему и не требовалось. Всего несколько минут. Еще несколько минут, и все будет кончено. На пути все чаще попадались мертвые тела и обломки мебели — следы недавнего сражения между бойцами Айсарда и рыцарями-джедаями. По приказу Мейса они должны были удерживать это крыло до тех пор, пока не будет эвакуирован последний член Комитета, и, судя по всему, со своей задачей полностью справились. Путь был чист. Магистру даже удалось немного восстановить силы — разумеется, не до такой степени, чтобы можно было смело бросаться в бой, но вполне достаточно, чтобы добраться до служебного входа.

Коридор заливал тусклый алый свет. Истошно выла сирена, заглушая все остальные звуки. В Силе Мейс ощущал ужас людей, укрывавшихся за дверьми кабинетов, — рядовых служащих Сената, бесконечно далеких от большой политики, напуганных и не понимающих, что происходит вокруг. Для них, наверное, все это походило на страшный сон.

Вот открылась одна из дверей, и за порог осторожно выглянула молоденькая девушка. Увидев Мейса, испуганно всхлипнула и, зажав рот ладошкой, поспешно юркнула обратно в кабинет. Магистр устало подумал, что, должно быть, выглядел в ее глазах исчадием ада.

Больше ему не встретилось ни единой живой души. До выхода он добрался беспрепятственно — однако предчувствие опасности и не думало его оставлять. Напротив, становилось сильнее с каждой минутой.

Причина стала очевидна, едва Мейс шагнул на улицу.

Служебный вход, которым пользовались рядовые клерки, располагался тремя ярусами ниже Сенатской площади — сейчас оцепленной так плотно, что и мышь не проскочила бы незамеченной. Пытаться прорваться через кордоны клонов и спецназа было бы смерти подобно — в то время как узкая боковая улочка, через которую полагалось заходить в Сенат простым обывателям, совершенно не подходила для размещения большого количества войск.

Вся беда заключалась в том, что сейчас для Мейса и десятка клонов, наставивших на него оружие, было слишком много.

Среди солдат ВАР в их белоснежных доспехах выделялся один человек. Рослый и широкоплечий, он был закован в черную броню спецназа ССБ. Шлема он не носил, и Мейс имел сомнительное удовольствие лицезреть его широкую ухмылку на грубом лице, до того изуродованном шрамами, что при взгляде на него на ум приходила колода для рубки дров.

— Все кончено, магистр Винду, — объявил он, торжествующе скалясь. — Сложите оружие и сдайтесь по-хорошему. Вам будет гарантирован справедливый суд... во всяком случае, так мне велели сказать.

Шансов не было. Мейс не мог больше сражаться с собственным телом, заставляя его раз за разом совершать невозможное. Одно неверное движение, и на него обрушится шквал огня, от которого он не сумеет ни сбежать, ни защититься.

Бесславное поражение скалилось ему в лицо выщербленными зубами. Смотрело холодными глазами отъявленного бандита, нацепившего военную форму.

Сдаться ему? Склонить голову перед хозяином этой дворняги? Позволить публично набить из себя чучело на квазисудебном процессе?

Тьма откликнулась на его гнев ласковым шепотом: "никогда". Мягко коснулась израненного тела, принося облегчение — ложное, но столь необходимое. Заструилась по жилам чистой энергией, вновь даруя силу.

Человеческое тело слабо. Мейс больше не мог сражаться... но от него и не требовалось этого.

Власть Тьмы над Корускантом была безгранична. Ненасытная и бесконечно могущественная, она пронизывала огромный мегаполис, готовая уничтожить, раздавить, опустошить его... если только найдется кто-то достаточно сильный, чтобы сподвигнуть ее на это.

Мейс не был настолько силен. Но ему и не требовалось уничтожать Корускант. Лишь десяток жалких, слабых существ, возомнивших себя выше Великой Силы...

Спецназовец, устав дожидаться ответа, шагнул вперед. Открыл рот, намереваясь что-то сказать, и тут же его глаза расширились от ужаса. С хрустом проломилась закованная в броню грудная клетка, и кровавая пена запузырилась на изуродованных губах. Долей секунды позже волна Силы обрушилась на клонов, вдавливая их в феррокрит, сминая доспехи и кроша кости.

Мейс чувствовал, с каким упоением встретила Тьма их смерти, как смаковала агонию и ужас, превращая их в часть себя и милостиво делясь со своим новым слугой отголоском этой энергии — но даже он даровал ощущение столь безграничной мощи, что в какой-то момент магистр был готов сделать все, лишь бы получить еще немного.

"Нет!"

Он схватился за голову, пытаясь заглушить зов Тьмы — затрагивавший самые примитивные и низменные стороны человеческой натуры, грозивший смести все преграды, возведенные разумом, и превратить магистра в загнанное животное, что без разбору уничтожает все на своем пути в стремлении выжить.

"Не противься. Сейчас ты сильнее, чем когда бы то ни было. Твои враги там — живы, здоровы, празднуют победу над Орденом и Республикой. Неужели ты не желаешь им смерти? Не желаешь уничтожить их прямо сейчас?"

"Это не то, чего я хочу. Это не то, за что я борюсь. Это не поможет мне победить. Не поможет!"

"Отринь сомнения. Стань вместилищем Силы — всемогущей и грозной, не ведающей преград. Обрушь кару на головы врагов!"

"Это обман. Ложь, иллюзия. Я не забуду себя. Не превращусь в зверя!"

"Твоя жертва не будет напрасной. Многого ли стоят твоя душа и рассудок, когда на кону — победа в войне?"

"Довольно!"

Чудовищным усилием воли Мейс заставил себя вырываться из транса, в который его погрузил столь глубокий контакт с Тьмой. Кровавая дымка перед глазами рассеялась, замолчал вкрадчивый голос, принадлежавший одновременно и ему, и чему-то абсолютно чуждому. В тот же момент Сила, благодаря которой он держался на ногах все это время, покинула его тело. Усталость и боль пришли ей на смену. Мейс пошатнулся и, с трудом переставляя ноги, привалился к стене.

"Я должен встать. Нельзя оставаться здесь", — подумал он, но не смог даже пошевелиться. Попытался вновь призвать Силу, и едва сдержал крик: виски пронзило болью.

Сила велика и безгранична, но человеческое тело слабо. Всю истинность этого утверждения магистр Винду познал лишь сейчас — за миг до того, как свет померк в его глазах.

Явочная квартира располагалась достаточно далеко от Правительственного района, чтобы за время пути Энакин успел привести мысли в порядок. Насколько это было возможно, естественно: до конца уложить в голове произошедшее и совершенное ему так и не удалось, и вряд ли удастся в ближайшие недели, если не месяцы. Свыкнуться с этим — тем более. Все, что он сумел, так это вытребовать у собственной совести отсрочку: пусть хоть заживо сожрет его потом, когда Падме окажется в безопасности, подальше от грязных лап солдатни и шпиков Айсарда. А до тех пор Энакину было не до самоедства.

Дом, в котором держали Падме, был вполне приличным: да, не элитный жилой комплекс на Республиканской, но и отнюдь не трущобы, как Энакин опасался поначалу. Судя по указателю, в нежилой секции здания располагалась частная клиника. Открытие это, по идее, должно было бы успокоить Энакина, но почему-то заставило сердце тревожно сжаться. Мысли, что Падме могла понадобиться помощь врача, он старался не допускать все это время и теперь непроизвольно ускорил шаг.

До лифта он добрался чуть ли не бегом.

Когда Энакин поднялся на нужный этаж, из соседней квартиры как раз выходила благообразного вида женщина. Увидев юношу в джедайской одежде, уставилась на него как на привидение, глупо разинув рот и испуганно вцепившись в сумочку.

"Хорошо хоть орать не стала", — с раздражением подумал Энакин, когда эта жертва ГолоСети резво шмыгнула обратно за дверь и заперлась. Наверное, бросилась обзванивать органы правопорядка, как подобает законопослушной гражданке.

Отчего-то эта мысль отозвалась в душе горечью и гневом. Интересно, долго ли еще он будет принимать на свой счет всю грязь, льющуюся на джедаев?

Энакин невесело усмехнулся, набирая на нужной двери код, заученный за время дороги.

"Мне бы для начала научиться говорить "они" вместо "мы" и перестать кривиться, когда кто-то заводит эту песню про мятеж и попытку государственного переворота. А то свет, чего доброго, подумает, будто герой Республики сочувствует предателям. Неловко выйдет".

Контрольная панель приветливо засветилась зеленым, и дверь открылась с негромким шорохом. Квартира встретила Энакина сумрачным холлом и каменной мордой офицера, расположившегося в кресле у стены.

— Мастер Скайуокер? — осведомился он пренебрежительно, даже не потрудившись встать и изобразить почтение. — Ну наконец-то. Мои ребята скоро взвоют от общества госпожи сенатора.

— Она в порядке?

— Она-то? — офицер весело фыркнул. — Лучше не бывает. Чего не скажешь о бедолагах, которые вынуждены находиться с ней в одной комнате. Парни уже наизусть выучили ту часть Конституции, где говорится о сенаторской неприкосновенности, и еще Уголовный кодекс в памяти немного освежили. Сейчас госпожа вроде притихла, но лучше заберите ее поскорей, пока она статьи о превышении полномочий силовыми структурами в довоенной редакции зачитывать не начала.

Он ухмыльнулся, будто приглашая Энакина вместе повеселиться над глупостью и вздорностью его жены. Но Энакин не улыбнулся в ответ и не поддержал панибратство эсбэшника понимающим смешком. Вместо этого он резко шагнул вперед и угрожающе навис над мужчиной — и тот, несмотря на довольно внушительное сложение, словно стал ниже ростом и уже в плечах.

— Вы забываетесь, офицер, — пророкотал Энакин и сам поразился тому, как зловеще и холодно прозвучали его слова. — Госпожа Амидала — моя супруга и член Галактического Сената. Не смейте отзываться о ней без должного почтения.

Офицер нервно сглотнул. От его наглости и расслабленности не осталось и следа: он подобрался, торопливо застегнул распахнутый ворот мундира и, кажется, всерьез подумывал о том, чтобы встать и запоздало отдать честь.

— Разумеется, сэр. Приношу извинения.

Энакин не удостоил его ответом. Не затем он сюда пришел, чтобы тратить время на громил Айсарда, возомнивших о себе слишком многое. Падме была здесь и нуждалась в нем: даже не прислушиваясь к Силе Энакин чувствовал ее страх и отчаяние.

"Если эти ничтожества хоть пальцем тронули ее..."

Он глубоко вздохнул, пытаясь обуздать гнев. Слишком уж охотно отзывалась на него Сила, а после резни в Храме Энакин стал относиться к ней с небывалой прежде осторожностью.

Нельзя спускать этого зверя с цепи. Только не рядом с Падме и малышом.

У дверей гостиной он немного замешкался, собираясь с мыслями. Разговор предстоял непростой, и Энакин понятия не имел, что собирается сказать Падме. Самой разумной идеей казалось просто увести ее отсюда, пообещав объяснить все потом, и выиграть тем самым небольшую отсрочку для себя...

Но Падме не позволила и этого. Двери распахнулись, и она сама шагнула ему навстречу: бледная, с покрасневшими глазами, но оттого не менее решительная. Губы упрямо сжаты, подбородок гордо вздернут, плечи расправлены — хоть сейчас на экраны, демонстрировать населению галактики несгибаемый дух демократии. За ней следовал капитан Тайфо, вознамерившийся, судя по виду, защищать госпожу от любой напасти, начиная от вражеского обстрела и заканчивая косыми взглядами.

— Энакин?!

Можно было ожидать, что напуганная женщина, которую насильно удерживают взаперти, обрадуется появлению мужа. Однако Падме всем своим видом выражала удивление и настороженность, и кидаться спасителю в объятия совершенно не торопилась.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросила она едва ли не обвиняющим тоном. — И как тебя пропустила охрана?

Можно было подумать, что он без приглашения вломился на очередное заседание ее ненаглядной Делегации. Энакин ощутил внезапный прилив злости, подавить который стоило немалых усилий.

— Все закончилось, Падме. Я здесь, чтобы забрать тебя домой. Теперь тебе ничто не угрожает.

Он подал ей руку, но Падме отшатнулась от него, как напуганный дикий зверек. Ее прищуренные карие глаза были полны недоверия.

— Как это понимать, Энакин?! — взвилась она, начисто игнорируя обращенные на нее взгляды эсбэшника и Тайфо. — Я сижу здесь несколько часов, под охраной этих бандитов, полностью отрезанная от внешнего мира, пока в Сенате решается судьба Республики, а ты просто так заявляешься сюда и говоришь, что все закончилось и мне ничего не угрожает?! Что вообще происходит?!

Она закрыла раскрасневшееся лицо руками и несколько раз глубоко вздохнула. Ее злость утихла так же внезапно, как и вспыхнула: сейчас Падме вдруг показалась хрупкой и беззащитной — какой и была на самом деле. Энакин обнял ее — осторожно, боясь вспугнуть, — и на сей раз она не попыталась отстраниться.

— Энакин, я ничего не понимаю, — тихо сказала Падме, подняв на него взгляд. — Пожалуйста, объясни мне. Что случилось в Сенате? Что... что с Орденом? С Комитетом?

Энакин ласково провел ладонью по ее волосам. Вторую руку он легонько прижал к ее животу, надеясь успокоить и ее, и малыша. От Силы здесь толку было немного: у Энакина никогда не получалось воздействовать ею на чужой разум. Еще один пробел в образовании, который следовало бы поскорее восполнить с помощью Сидиуса.

— Падме, тебе нельзя волноваться. Мы позже обсудим это, хорошо?

Энакин потянулся поцеловать ее, но Падме приложила ладонь к его губам. Пытливо посмотрела в глаза, словно надеялась добраться до самых потаенных его мыслей.

— Я уже волнуюсь, Энакин, — сказала она твердо. — И тем сильнее, чем дольше ты пытаешься уйти от ответа.

Он молчал, не понимая, как и с чего начать. Падме не торопила — только ее взгляд становился все более отстраненным и холодным. Мягко высвободившись из объятий мужа, она сумрачно посмотрела сперва на эсбэшника, а затем — на Тайфо, все еще топтавшегося за ее спиной.

— Я понимаю, что вам любопытно наблюдать за шоу, господа. Но я бы попросила вас проявить хоть каплю уважения и оставить нас с мужем наедине.

Энакин ожидал, что ей либо возразят, либо попросту проигнорируют ее просьбу, но ошибся: и офицер ССБ, и капитан Тайфо молча удалились в гостиную, оставив супругов разбираться между собой без посторонних глаз.

— Ты договорился с ними, — сказала вдруг Падме. Она даже не спрашивала, полностью уверенная в ответе. — Ведь так, Энакин? Тебе пообещали, что оставят нас в покое, и ты переметнулся на их сторону.

Лучше бы она кричала. Глухое обвинение в словах, тихая боль во взгляде и пронзительно-острая — в Силе, были в сотни раз хуже любого скандала. Если бы она закатила истерику, Энакин мог бы хоть разозлиться на нее.

Но Падме не дала ему и этой поблажки.

— В Сенате творился кошмар, Падме, — выдавил Энакин хрипло, чувствуя, как слова царапают пересохшее горло. — Говорят, Винду напал на Айсарда, и завязался бой между джедаями и войсками, верными Палпатину. Ты бы погибла там. И ты, и наш ребенок.

Она машинально коснулась живота дрожащей рукой и отвернулась. Энакин успел заметить слезы, блеснувшие в ее глазах.

— Полагаю, спрашивать об исходе схватки смысла нет, — прошептала она. — Их было больше сотни... Ты был прав, Энакин. Чрезвычайная сессия была смертельной ловушкой. Не следовало нам соваться в нее.

Он молчал, ожидая, пока Падме справится с собой. Смотреть на то, как она глотает слезы и захлебывается в беззвучной истерике, было невыносимо, но когда Энакин попытался прикоснуться к ней, она оттолкнула его руку.

— Люди Айсарда перехватили меня до начала заседания и привезли сюда. Обходились очень вежливо, что бы я ни делала. Это ведь из-за тебя, да? Палпатин всегда тебя ценил. Относился к тебе как к родному сыну. Даже я это видела. Ты... спас его, да? Помог ему сбежать в обмен на мою жизнь?

Невероятно трудно было сказать "да", глядя ей в глаза. Она все уже поняла сама, его проницательная, умная Падме. Но все еще отчаянно цеплялась за надежду, что окажется неправа.

Даже кивок дался тяжело. Почти через физическую боль.

С секунду Падме неверяще смотрела на него. Она не кричала, не плакала, не бросалась обвинениями, но Силу рвало в клочья от ее муки. Энакин и сам с трудом удерживался от крика, приняв на себя лишь отголосок эмоций жены.

Она пошатнулась, и Энакин мгновенно оказался рядом с ней, подхватив на руки и не позволив упасть. Падме вцепилась в его плечо побелевшими пальцами и лихорадочно зашептала:

— Что ты наделал, Эни... зачем?! Зачем, зачем?! Ты ведь знаешь, что он такое. Лучше меня знаешь! Моя жизнь не стоила этого. Даже наш ребенок не стоил. Палпатин — чудовище, он должен был умереть! Ты... ты же всю галактику обрек... и меня, и себя, и нашего ребенка! Эни, мой глупый, мой наивный... что же ты наделал?

Ее дыхание вдруг резко участилось; шепот перешел в надрывный вопль. Щеки раскраснелись, и лицо исказилось от боли. Падме выгнулась дугой на его руках и снова закричала — высоко, пронзительно.

Энакину потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. И еще несколько — чтобы выйти из ступора.

— Сюда, быстро! — заорал он, что было сил, но в том не было нужды: Тайфо уже выбежал в коридор, встревоженный криками Падме.

Энакин кивнул ему. Одновременно он пытался перехватить Падме поудобнее: к физическим нагрузкам бывшему джедаю не привыкать, но сейчас хрупкое тело жены отчего-то показалось ему ужасно тяжелым.

— Помогите мне, капитан. Госпожа рожает, ей нужно в клинику. Сейчас же!


* * *

— У входа на триста десятом ярусе были обнаружены тела десятерых клонов и капитана Тревиса. Камеры наружного наблюдения зафиксировали процесс убийства, а также, около пяти минут спустя, появление лэндспидера, принадлежащего Ордену джедаев. Личность водителя установить не удалось. Кем бы ни был этот человек, он забрал магистра Винду и скрылся. Маршрут лэндспидера удалось проследить, однако прибывшая на место оперативная группа нашла его брошенным в районе Се'маар. Дальнейшие поиски пока не принесли результатов.

За время, что директор Сенатской СБ заслушивал доклад, подполковник Рейнард успел попрощаться сначала со званием, потом с работой, а под конец его стали посещать навязчивые мысли о камере в штабных казематах. По Арманду Айсарду всегда было непросто сказать, в каком настроении он пребывает в данный момент — мрачном, очень мрачном или граничащим с бешенством, — но Рейнард заранее готовился к худшему. Как командир группы "Зерек", самого элитного спецподразделения ССБ, он сам не был снисходителен и от других снисхождения не ждал: провал должен наказываться соответственно, а более бездарного провала он не мог припомнить за все годы службы. Упустить одного полумертвого джедая, имея в своем распоряжении все преимущества, о которых можно было пожелать! Впору добровольно писать рапорт об увольнении. Если, конечно, ему это позволят, что Рейнард готов был счесть за незаслуженную милость.

Айсард смотрел на него достаточно долго, чтобы довести человека с менее крепкими нервами до нервного тика. Но, к вящему изумлению Рейнарда, рубить повинную голову не спешил.

— Продолжайте поиски, Рейнард. Задействуйте все ресурсы, которые вам потребуются. Привлекайте полицию, наемников, любую агентуру... да хоть Вандрона с его буйной молодежью, пусть делом наконец займутся. Запомните одно: Винду не должен покинуть Корускант живым. Я полагаю, последствия провала вам объяснять ни к чему.

Объяснять и впрямь не было нужды. Люди, неспособные понять очевидные вещи, в ССБ надолго не задерживались.

Рейнард ушел, заметно приободренный дарованным ему вторым шансом. Арманд искренне надеялся, что командир "Зерека" распорядится им с пользой: если он упустит Винду и на этот раз, не останется иного выбора, кроме как снять его с должности и бросить в какую-нибудь горячую точку во Внешних регионах. Что было бы досадно: разбрасываться толковым, проверенным персоналом Арманд не любил.

Но еще меньше он любил оставаться в дураках. Львиная доля заслуг в сегодняшнем триумфе принадлежала ему, однако такой серьезный провал портил блестящую картину и играл на руку его соперникам. Круэйя Вандрон и так давно пел Палпатину в уши о насущной необходимости разделить органы госбезопасности как минимум на две структуры — якобы для большей эффективности, — а уж получив в руки такой козырь примется продавливать свою линию вдвое настырней. Не говоря уже о том, что Винду, присоединившись к Альянсу, мог доставить немало проблем.

Эта джедайская погань все-таки умудрилась влить в его бочку меда изрядное количество дегтя. Арманд поймал себя на том, что крепко сжимает в руках стилус, а приказ об увеличении финансирования группы "Зерек" и премировании личного состава по-прежнему остается неподписанным.

Он отложил приказ в сторону. О подписании подумает после, когда Рейнард принесет ему голову Мейса Винду. А сейчас хватало и других забот.

Посмотрев на часы, Арманд связался с личным шофером и велел готовиться к отъезду. До аудиенции с Палпатином оставалось меньше получаса, и если о будущем властителе галактики можно было сказать что-то наверняка, так это то, что он очень не любил ждать.

Сообщение отредактировал Annanaz - 17 Сентябрь 2016, 19:40

Good, сижу здесь только за продами)

А что на фикбук не переберетесь?) Там хоть перекати-поле не летает.

А, там он тоже есть, нашёл) Окей, сваливаю)

Воздух пропах дымом и гарью. Во рту горчило: зловонный ветер швырял в лицо пепел и пыль, и та противно скрипела на зубах. Время от времени на пути попадались деревья — все как одно изломанные и пожухлые. До самого горизонта простиралась выжженная, изрытая кратерами пустыня, из которой гнилыми пеньками то здесь, то там торчали обломки зданий. Зарево далеких пожаров расцвечивало сизое небо.

Мейс брел наугад, безо всякой цели. В руке он крепко сжимал рукоять меча: хотя вокруг не было ни души, чувство опасности не оставляло его. Не оставит теперь уже никогда: оно въелось в душу, как копоть — в стены разрушенных домов, видневшихся впереди. Враг мог скрываться где угодно, под чьей угодно маской. То, что его нигде не было видно, еще не означало, что он не скрывается поблизости, выжидая подходящего момента.

Вокруг, как на грех, становилось все темнее. Со всех сторон — клубящееся марево, похожее на густой туман. Из-за него Мейсу постоянно мерещилось какое-то движение в полумраке. Он готов был поклясться, что несколько раз замечал чей-то силуэт, но тот всегда истаивал бесформенной дымкой прежде, чем магистр успевал толком приглядеться.

По мере того, как он брел по серой пустоши, на пути стали попадаться следы недавних сражений: мертвые тела, припорошенные пылью, оружие, брошенное и втоптанное в землю, обломки орудий и бронетехники. Неподалеку от разрушенного поселения черный дым поднимался над покинутым республиканским шагоходом. Лежащий в руинах городок казался смутно знакомым, но Мейс никак не мог взять в толк, откуда именно. Слишком часто ему доводилось видеть подобные картины.

По безлюдным улицам он пробирался очень осторожно, напряженно осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к тишине. Ничего — только звук собственных шагов и вой ветра. Городок казался мертвым, давно заброшенным, но, несмотря на это, чувство безотчетной тревоги стремительно нарастало.

— Магистр Винду. Приятно видеть вас снова.

Мейс обернулся на голос, одновременно активируя клинок. Дарт Сидиус поприветствовал его привычной улыбкой, до того безукоризненно вежливой, что от нее становилось не по себе.

Они стояли всего в нескольких шагах друг от друга. Не заметить человека на таком ничтожном расстоянии было физически невозможно, и все же Мейс обнаружил присутствие ситха лишь в тот момент, когда он сам подал голос.

— Для вас это чувство, должно быть, уже не внове, — все с той же светской улыбкой изрек Сидиус, и Мейс, как ни странно, усмехнулся в ответ.

— Что верно то верно, лорд Сидиус. Дорого же вы заставили Орден заплатить за его слепоту.

Повелитель ситхов казался безоружным, и Мейс тоже деактивировал меч и повесил на пояс. Вовсе не следуя какому-то неписанному этикету, которым так любил щеголять Дуку, а из простого нежелания выглядеть слабым на фоне безмятежного противника. Да и вряд ли оружие понадобится ему в этот раз. Нереальность происходящего была для Мейса совершенно очевидна — так к чему сражаться еще и во сне, когда настоящих битв ему было вполне достаточно?

— На вершинах, за которые сражаемся мы с вами, цена ошибки всегда высока, — сказал Сидиус так непринужденно, будто вел очередную пустую беседу на светском мероприятии. — Не думаю, что вы проявили бы больше снисхождения, случись мне оступиться.

— Черта с два. Следовало лишить вас головы при первой же возможности.

— Несомненно.

Сидиус указал костлявой рукой на улицу впереди, приглашая пройтись. Мейс не видел причин отказываться, хотя в реальной жизни не обмолвился бы с ситхом и словом. Тот факт, что сейчас они были бессильны причинить вред друг другу, лишал конфликт всякого смысла.

Путь уводил их все дальше в руины мертвого города. Издалека казалось, что он едва ли заслуживает такого названия, но теперь перед Мейсом неожиданно вырос целый мегаполис, пусть и полуразрушенный, обезображенный боевыми действиями. Обернувшись, магистр обнаружил за собой тот же закованный в металл проспект, что простирался впереди. Пустошь и разбросанные по ней неказистые домишки исчезли без следа. Неизменным осталось лишь небо — серое с алым — и воздух, насквозь пропахший войной.

— Странные декорации, — отметил он, вглядываясь в пустые окна высотных домов. — Уж точно не те, что выбрал бы я. Ваша работа, лорд Сидиус?

— Моя? — ситх насмешливо прищурил желтые глаза. — Это ваш сон, магистр. Я здесь не более чем статист.

Ветер взвыл, бросив Мейсу в лицо пригоршню пепла и пыли. Вдалеке стремительно занимался пожар,охватывая одну высотку за другой. Тишина вдруг ожила, взорвалась криками и стонами, грохотом тяжелых орудий и визгом бластеров. Мейс смотрел на разворачивающийся перед ним кошмар, не в силах сбросить оцепенения, а Сидиус — улыбаясь, мечтательно и довольно.

— Посмотрите вокруг, Мейс, и насладитесь зрелищем. Разве не этого вы хотите? Ведь вы делаете все, чтобы как можно больше миров выглядело именно так...

Совсем рядом раздался пронзительный женский вопль, вскоре перешедший в надрывные рыдания. Кажется, несчастная звала своего ребенка — то ли потерявшегося, то ли погибшего. Мейс с трудом заставил себя не оборачиваться и твердо смотреть вперед.

Это сон. Сон и ничего более.

— Не равняйте меня с собой, — ответил он резко. — Войну начали вы. Я же делаю все, чтобы избавить галактику от вас и ваших безумных идей.

— Не смею сомневаться. И именно поэтому приумножаете ее страдания, развязывая новую войну. Я понимаю вас, магистр, и восхищаюсь вашей решимостью: немногим джедаям хватило бы смелости принять правду во всей ее неприглядности, как это сделали вы.

Сон или нет, но в тот момент Мейс готов был выхватить световой меч и выжечь с лица старика эту до омерзения благостную улыбку — вместе с самим лицом, сквозь знакомые черты которого проступало, как из-под плохой голографической маски, нечто устрашающее и отвратительное. Останавливало лишь нежелание проигрывать ситху пусть даже в воображаемой словесной дуэли.

— Мы ведь с вами оба мечтатели, Мейс. Идеалисты, как бы смешно ни звучало. Вот только идеалы у нас слишком разнятся, и чтобы мечты одного из нас воплотились в реальность, другой должен остаться ни с чем. Третьего пути ни вам, ни мне не дано. Что значат годы хаоса и разрухи, когда победитель в этой войне получит право определять будущее галактики на столетия вперед? — Сидиус поймал ладонью несколько хлопьев пепла и растер их между пальцами. — Пыль, магистр. Всего лишь пыль под ногами.

Мейс хотел возразить, да все возражения рассыпались, едва он успевал подумать о них. Пустые слова и абсурдные догмы, которыми в учебниках истории прикрывают некрасивую, жестокую правду, годились для юнцов и простых солдат. Никак не для того, кто ведет армию в бой.

Милосердием и терпимостью ли Орден победил Империю ситхов тысячелетия назад? Покоем и непротивлением ли был низвергнут с трона император Вишиэйт и сокрушена его Империя — самое могущественное и совершенное из ситских государств? Или, быть может, Темному Братству лорда Каана Орден противопоставил фатализм и смирение?

Тысячу раз нет! Никогда джедаи не прятали голову в песок, но встречали Тьму доблестью, решимостью и силой оружия. Именно поэтому Орден простоял тысячелетия и был низвергнут лишь сейчас — когда позабыл об этом, слишком увлекшись неверной, ущербной трактовкой джедайского пути.

Город пылал все ярче; огонь охватывал одно здание за другим, подбираясь все ближе к их улице. Раскаленный воздух обжигал легкие. Крики стояли в ушах, заглушая слова Сидиуса — или его собственные? Мейс уже не мог провести границу, так созвучны были их мысли.

— Вы правы, лорд Сидиус, — прошептал Мейс хрипло, склонившись к противнику. — Галактика слишком мала для нас обоих. И я не успокоюсь, пока не увижу вашу Империю повергнутой в прах, какую бы цену ни пришлось заплатить за это.

С грохотом обрушился один из небоскребов, и огонь, охвативший его, победно выбросил в сумрачное небо сноп искр. Лицо Сидиуса в отблесках пламени исказилось ужасающим, гротескным образом: глаза пылали расплавленным золотом, кожа плотно обтянула кости и побледнела до нездорового сероватого оттенка. Улыбка, скривившая тонкие губы, уже не имела ничего общего с той, которой канцлер Палпатин одаривал граждан Республики с голоэкранов, — звериный оскал на жутком лице, почти потерявшем сходство с человеческим. Мейс подозревал, что сам выглядит немногим лучше, но в тот момент ему было решительно все равно.

— Наконец-то мы с вами говорим на одном языке.

— Да. Вы не представляете, как давно я этого ждал.

Мейс резко сжал ладонь в кулак. Сила рванулась вперед и стиснула тонкую шею ситха железным захватом. И в этот раз Мейс не собирался останавливаться.

— Не только ситхи умеют говорить на языке насилия, — прошипел он Сидиусу в лицо. — Очень скоро вы в этом убедитесь.

Последним, что Мейс услышал, был оглушительный рев пламени и торжествующий смех Палпатина. Даже когда сон растворился туманной дымкой, магистр продолжал слышать его... и вдруг осознал, что улыбается в ответ.

Наконец-то он мог быть честен с собой.

* * *

Пробуждение было неприятным. Боль, в пылу сражения казавшаяся Мейсу наименьшей из проблем, набросилась на него с прежней силой, стоило ему неосторожно пошевелиться. Магистр попытался поднять руку, чтобы протереть глаза — веки склеило коркой, — и с удивлением обнаружил, что сделать это не так-то просто: ощущение было такое, будто мышцы наотрез отказывались работать. Голова болела, точно по ней долго били чем-то тяжелым, и каждое движение отзывалось приступом тошноты.

С грехом пополам Мейс заставил себя сесть и открыть глаза. Помещение, в котором он оказался, едва ли можно было назвать жилым: маленькая каморка с голыми стенами и железным полом, из мебели — две двухъярусные кровати, приткнувшаяся в углу кухня и стол у окна, занавешенного не первой свежести тряпкой. Лампа под потолком была тусклой, но даже ее свет резал глаза. Условия не из лучших, но сейчас Мейсу было вполне достаточно того, что очнулся он не в тюремной камере. И не в одиночестве.

— Оби-Ван? — окликнул он человека, сгорбившегося и, кажется, дремавшего за столом. Слова давались с трудом: горло ужасно пересохло.

Услышав голос Мейса, Оби-Ван встрепенулся. Выглядел он не лучшим образом: волосы растрепались и свалялись неопрятными колтунами, синяки под опухшими глазами вполне могли сойти за следы побоев. О своем собственном виде Мейс мог лишь догадываться, но предполагал, что некоторые покойники перед погребением выглядят здоровее.

— Я уже начал бояться, что вы не очнетесь, — Оби-Ван вымучил усталую улыбку. — Вы провели без сознания несколько часов.

— Могло быть и хуже, — Мейс с опаской коснулся раны на боку. Оби-Ван где-то раздобыл чистые бинты и, судя по запаху, еще и бактой разжился, так что болела она гораздо меньше, чем он ожидал. — Спасибо тебе, что вытащил. Где мы?

Он закашлялся, и Оби-Ван подал ему бутылку с водой, которую Мейс едва не выронил: взять что-либо дрожащими, ослабевшими пальцами оказалось сложнее, чем можно было подумать.

— В Ускру. Трущобы каких поискать, но есть хоть какая-то надежда, что здесь нас не найдут в первый же день.

Мейс кивнул, за что тут же поплатился сильным головокружением. Пожалуй, хуже Ускру были только древние кварталы почти у самой поверхности, овеянные городскими легендами и населенные такими вырожденцами, что последняя шантрапа покажется на их фоне достойными гражданами. Мелкие преступники, нелегальные иммигранты, беднейшие из чернорабочих и целые армии нищих теснились здесь едва ли не на головах друг у друга, как нельзя лучше иллюстрируя катастрофическую перенаселенность Корусканта и ужасающую бедность нижних уровней этого блистательного города-планеты. Отыскать двоих людей в этом муравейнике немногим проще, чем отличить одного джеонозианца-рабочего от другого.

— В качестве временного укрытия сгодится, но надолго здесь задерживаться нельзя. Чем скорее мы выберемся с этой планеты, тем лучше.

Собравшись с силами, Мейс встал с постели. Осторожно, игнорируя головокружение и чудовищную слабость во всем теле, прошелся по комнате. Все было не так уж плохо: серьезных ран ему на нанести не сумели, а усталость должна пройти через день-два. Скорее всего, уже к утру он будет способен отправиться с визитом к одному знакомому контрабандисту и напомнить об уже четвертый год как задолженной услуге. Насколько Мейс знал этого человека, тот не питал иллюзий насчет щедрости официальных властей и вряд ли откажется от стабильного потока кредитов, которым может обеспечить его работа на Альянс.

Если у Оби-Вана и имелись собственные соображения на этот счет, он предпочел оставить их при себе. Вернувшись за стол, он отсутствующим взглядом уставился в окно, сгорбившись, как старик. Около его стула Мейс заметил початую бутылку ядреного кореллианского самогона, но даже не подумал упрекнуть молодого магистра в малодушии. Что греха таить, он и сам не отказался бы от стопки-другой.

— Палпатин жив, — сказал Оби-Ван вдруг, все так же глядя в никуда. — Храм был захвачен... уж не знаю, что теперь с ним намерены сделать. Снести, намертво запечатать или перестроить Сидиусу под дворец.

У Мейса дернулись губы — то ли в усмешке, то ли в судороге. Дворец... с Палпатина станется.

— Следовало ожидать, — сказал он ровно, ничем не выдав своей досады. "И все-таки жив, мерзавец". — После эвакуации Храм остался практически без защиты.

— Дело не только в этом, магистр, — лицо Оби-Вана исказилось болью. Он сжал кулак, и бутылка на полу взорвалась с жалобным звоном, брызнув по ногам Мейса пойлом вперемешку с осколками. Комнату наполнил запах дешевого спирта. — Нас предали. Полагаю, вы догадываетесь, кто.

Мейс мог бы многое сказать. О том, что он думает о безответственности Оби-Вана и его полной бездарности как наставника. О том, что он думает о Квай-Гоне и его пренебрежении правилами Ордена. Да и о себе Мейс много нелицеприятного мог сказать: ведь именно он оставил мальчишку без присмотра, когда ситуация была так опасна и непредсказуема.

Он промолчал — только ободряюще положил руку Оби-Вану на плечо.

Все они допустили немало ошибок. Каждый знал свою вину, и каждый должен был найти свой путь к искуплению.

Мейс свой уже нашел. Найдет и Оби-Ван — когда победит страх и отвращение перед тем, что надлежало сделать.

Ура! Вышла новая часть!

Сильный разговор между Сидиусом и Мейсом

Действительно, историю пишут победители, а величайшие государства строятся на разрухе и крови.
ППКС Со злом надо бороться злом. Уверена, что Мейс, осознавший это, не будет отправляться в изгнание подобно Йоде и Оби Вану.

А вот это уже лишнее. Не приняли мальчишку, не сумели поддержать его в нужный момент - пеняйте на себя. В этом фике видим не Лукасовского Энакина, ни с тог, ни с сего убивающего детей (хотя сам должен вот-вот стать отцом), а человека, которому пришлось сделать очень нелёгкий выбор - семья или верность своим моральным понятиям. И осуждать его за то, что он принял именно такое решение, ИМХО, ни в коем случае нельзя.
Продолжаю надеяться на то, что Оби Ван сможет понять своего ученика, но что-то мне подсказывает, что вы, автор, всё же приведёте фик к каноному окончанию - то есть Энакин полностью станет Вейдером, а Падме умрёт при родах.
Кстати, как там Падме? Надеюсь, что следующий кусочек будет про неё.
С нетерпением жду проды

Сообщение отредактировал cariedark - 23 Сентябрь 2016, 20:08

Спасибо за отзыв)



Увы, по-другому не бывает. История становления Республики ничуть не менее кровава, чем у Империи, и крови у джедаев на руках предостаточно.



Мейс с поля боя уйдет либо с победой, либо вперед ногами, иначе он не может.



Для Винду это ровным счетом ничего не меняет. А вот Оби-Вану приказ убить Энакина (если таковой поступит) может показаться как минимум спорным.



Спойлерить, не спойлерить... каноничной концовки не будет, но это все, что я скажу)



Падме будет либо в следующей главе, либо через одну.

Сообщение отредактировал Annanaz - 24 Сентябрь 2016, 01:34

Корускант понемногу возвращался к нормальной жизни. Граждане, разогнанные по домам сигналом тревоги, ближе к вечеру вновь высыпали на улицы, разбредаясь кто по офисам — наверстывать впустую потраченные часы, а кто — по кафе, кантинам и ресторанам, заливать стресс алкоголем и заедать деликатесами. В районах подальше от Правительственного жизнь потекла своим чередом и того раньше: если обитателям административного центра пришлось дожидаться отмены режима контртеррористической операции, то остальные лишь из новостей узнали о сегодняшнем сражении — первом, но далеко не последнем в хронике новой гражданской войны.

Все закончилось так быстро, что Корускант не успел толком испугаться. Весть о спасении Верховного канцлера и вероломном предательстве Ордена джедаев стремительно облетела всю цивилизованную галактику, и теперь Республика замерла, с опаской и настороженным интересом дожидаясь развязки самого грандиозного, тревожащего и непредсказуемого спектакля в своей новейшей истории. Чтобы публика не заскучала за время антракта, СМИ по мере сил развлекали ее разносортной пропагандой и информационным шумом политически верной тональности, а молодежное крыло Комитета по защите Республики проявляло чудеса организаторской работы, устраивая один громкий митинг в поддержку Палпатина за другим. Иные крикуны водрузили на знамя сегодняшнюю победу над конфедератами и без умолку восхваляли доблестных защитников Корусканта и государства — флот, армию и спецслужбы, другие же клеймили позором изменников-джедаев и сенаторов-сепаратистов.

Здание Сената спешно приводили в порядок. Тела распределили по моргам при крематориях, полы застелили новыми ковровыми дорожками взамен испорченных, мусор убрали. Лишь кое-где остались прожженные выстрелами дыры, но и они исчезнут через день-другой после небольшого косметического ремонта. Впервые за много лет главный вход и Сенатскую арену украсили огромные полотнища с гербом Республики, которые извлекались из хранилищ только по случаю инаугурации нового канцлера или события, не уступающего ей по значимости.

Сенат готовился к новой чрезвычайной сессии, которой суждено было подвести финальную черту под историей Республики. Теперь уже никто не помышлял о том, чтобы выступить против канцлера: за дверьми богатых гостиных шептались о беспределе и зловеще пророчили трудные времена, но в этих речах не было ничего, кроме страха и фатализма. Большинство же сенаторов строило далекоидущие планы, связанные с грядущими переменами и переделом власти. Кто-то осторожно "наводил мосты" между своими фракциями и бывшими противниками, кто-то торопился засвидетельствовать перед Палпатином свое почтение и всестороннюю поддержку, а кто-то торопливо составлял прошение о собственной отставке. От наплыва бывших членов Делегации, вдруг возжелавших установить "доверительные деловые отношения" с наиболее видными людьми канцлера, последних спасала лишь охрана и возможность сослаться на занятость.

Множество вопросов, слухов и догадок порождала во властных кругах личность Энакина Скайуокера. Джедай, повернувший оружие против братьев по Ордену и спасший правителя Республики от гибели, был для большинства фигурой непонятной и темной. ГолоСеть пела дифирамбы его отваге и верности долгу, призывая других джедаев опомниться и последовать его примеру, однако сильные мира сего справедливо полагали, что не все так просто в истории благородного рыцаря. Те немногие, кто знал о его давней дружбе с Палпатином, шептались о заблаговременном сговоре. Другие подхватывали песню о чести и долге — с той лишь разницей, что место восхищения в их речах занимала снисходительность с легким оттенком презрения. Тех, кто знал правду, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и своими мыслями они не делились ни с кем. Однако вопрос, что же Скайуокер получит в награду за свой подвиг и какое место займет при Палпатине, занимал всех без исключения.

Всех — кроме самого Энакина. В то время, когда высший свет Республики строил версии о его дальнейшей судьбе и власти, что будет — или не будет, — дарована ему, Скайуокера не волновало ничего, кроме благополучия Падме Амидалы и ее ребенка. Которое, в свою очередь, в Сенате волновало разве что Бейла Органу и Терр Танил: для остальных яркая, харизматичная, но поразительно наивная оппозиционерка перестала существовать, исчезнув с политической сцены.

Политики, лишенные связи с Силой, вычеркнули Падме Амидалу из числа тех, кто достоин внимания. Однако двое могущественных одаренных, находившиеся по разные стороны галактики, конфликта и Силы, не торопились списывать ее со счетов.

Падме Амидала не была соперницей будущему императору, как не была ценной союзницей Альянсу повстанцев. Важность ее заключалась в ином.

Дарт Сидиус смотрел на Падме и видел цепь, на которую он посадит сильнейшего одаренного из всех, что рождались в последние столетия. Женщину, что позволит ему полностью подчинить себе Энакина Скайуокера, сама того не желая.

Магистр Йода, чей взгляд был направлен в будущее, скрытое туманом и Тьмой, смотрел на нее и видел мать, что воспитает новую надежду Республики. Настоящего Избранного, которому суждено вернуть к Свету заблудшего Энакина Скайуокера и всю галактику, так охотно бросившуюся в объятия Тьмы.

Лишь время покажет, чье видение было более верным. Пока же картины будущего менялись так стремительно, что даже сильнейшие провидцы обоих Орденов не могли поручиться за истинность своих прогнозов.

Время перемен катилось по галактике на всех парах и даже не думало замедлять свой ход.


* * *
Энакин потерял счет времени, сидя рядом с Падме в маленькой операционной частного медицинского центра. Врачи и дроиды-хирурги наперебой твердили ему, что состояние роженицы и детей в норме, и операция проходит без осложнений, однако после проклятых снов, донимавших его столько дней, поверить в это было нелегко. Дошло до того, что Падме, слегка одурманенная наркозом, успокаивала его, шепча что-то утешительное и крепко сжимая его пальцы в прохладной, чуть влажной от пота ладони. Она улыбалась — хоть и слабо, но от души, а Энакин едва мог приподнять губы в жалком подобии улыбки: при каждом взгляде на Падме в памяти всплывали обрывки кошмарных видений, в которых она умирала, а он ничего не мог с этим поделать.

Энакин даже не сумел толком обрадоваться, узнав, что у них будет двойня. Два ребенка. Вдвое больше шансов, что что-то пойдет не так, — вот и все, о чем он мог думать. Зато Падме была счастлива: впервые за эти дни Энакин видел ее такой, какой полюбил когда-то — искренней, исполненной воли к жизни, несмотря на усталость. Под наркозом она не чувствовала боли и то ли не могла, то ли не хотела понять тревог мужа.

Энакин готов был сделать что угодно ради нее. Даже сражаться с самой смертью, если придется — пусть и понятия не имел, как. Только бы все завершилось хорошо. Только бы все было не напрасно...

— Эни!

Энакин встрепенулся и в безотчетном ужасе стиснул ладонь Падме. И только секундой спустя понял, что она смеется.

— Сэр, — донесся до него механический голос. — У вас близнецы. Мальчик и девочка. Состояние детей и роженицы в норме.

— Он повторил это уже третий раз, — со смешком сообщила Падме. — Да обернись же ты!

Дроид, устав дожидаться реакции счастливого отца, обогнул койку и осторожно передал Падме маленький пищащий комочек, который он уже успел обмыть и завернуть в пеленки. Второго ребенка — молчаливого и как-то не по-младенчески серьезного, — ей с профессиональной равнодушно-радостной улыбкой отдала женщина-медик.

— Поздравляю вас, госпожа Амидала. И вас... — она замешкалась, не уверенная, как теперь стоит обращаться к бывшему джедаю, — господин Скайуокер. Чудесные дети, просто чудесные.

С минуту Энакин только и мог, что ошарашенно смотреть на столь внезапно обретенное семейное счастье. Падме, улыбаясь так светло и радостно, как не улыбалась с самой их свадьбы, прижимала к себе детей и ворковала с каждым из них, живая и здоровая. А потом он и сам почувствовал, как уголки губ ползут вверх — будто помимо воли самого Энакина, еще не успевшего осознать, насколько хорошо все закончилось.

— Падме, они...

— Прекрасны, да?

Вообще-то, Энакин собирался спросить, здоровы ли их дети. Но тут вспомнил, что дроиды повторили это с десяток раз.

Совершенно здоровы. Оба. Как и мать.

— Да, — прошептал Энакин, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости и облегчения. — Самые прекрасные дети в галактике.

Протянув руку, он несмело коснулся щеки одного из малышей. Тот забавно сморщился и, выпростав ручонку из пеленок, попытался схватить отца за палец. Второй ребенок — девочка? мальчик? на вид пока не отличить, — возмущенно запищал, требуя внимания и к себе.

Какое-то время молодые родители молчали, наслаждаясь моментом. Хотелось растянуть его как можно дольше, не вспоминая ни о чем — ни о Республике, ни об Альянсе, ни, уж тем более, о Палпатине с его кликой.

Но вся беда с идиллическими моментами в том, что они никогда не длятся достаточно долго.

— Эни, — тихо позвала Падме. По ее лицу, только что светившемуся счастьем, словно пробежала тень. — Скажи мне, пожалуйста... наши дети — одаренные?

Энакин помрачнел. Вопрос Падме тянул за собой слишком много других, задумываться над которыми совершенно не хотелось. Только не сейчас, когда все так прекрасно. Когда все наконец-то так, как должно быть.

— Падме, — он мягко коснулся ее руки. — Не надо об этом сейчас, хорошо?

Она смерила мужа долгим взглядом. Казалось — сейчас заупрямится, как это бывало всегда, настоит на своем...

Падме вновь улыбнулась — с заметным усилием, но все же. Безмятежное выражение не спешило возвращаться на ее лицо, но ушла и пугающая серьезность, предвещавшая бурю.

Падме тоже не желала портить такой момент разговорами о будущем.

— Ты прав, Эни. Потом поговорим... обо всем.

Вечером того же дня император Палпатин раз и навсегда сбросил маску верховного канцлера. Стоя посреди пышно убранной Сенатской арены, он больше часа держал торжественную речь, обличая врагов и изменников, предрекая трудные времена и суля лучшее будущее для новой Империи.

"Эта война вдохнула новую жизнь в наше великое государство, — гремел голос новоявленного императора в зале Сената, и во всех уголках галактики миллиарды разумных существ приникали к экранам, чтобы услышать его. — Столетиями Республика шла к своей гибели, поощряя междоусобицы, коррупцию и несправедливость. Столетиями трансгалактические корпорации безнаказанно выкручивали руки правительству и пили кровь простых граждан, загоняя в кабалу целые сектора и подчиняя всю нашу экономику своим меркантильным интересам. Столетиями богатые народы властвовали над бедными, заботясь не о благе Республики, но лишь о своем собственном. Столетиями Орден джедаев, позабывший свои высокие идеалы, вершил судьбы отдельных людей и целых народов, самовольно приняв на себя непомерную власть и отринув всякую ответственность. Мы пожирали сами себя. Мы так долго игнорировали симптомы смертельной болезни, что уже забыли, каково это — быть здоровыми".

Сенат должен был пристыженно молчать — и он молчал, точно был сломлен своей виной. Но миллиарды простых граждан, смотревшие это обращение по ГолоСети, согласно кивали и обменивались с домочадцами одобрительными комментариями: Палпатин снова говорил правильные вещи, находившие отклик в душе каждого второго жителя Республики. В их глазах он был мудрым и достойным человеком, который не только не стесняется неудобной правды, но и делает все возможное, чтобы изменить их жизнь к лучшему.

"Это десятилетие было тяжелым. Нам выпало жить на изломе эпох и расплачиваться за ошибки предыдущих поколений. Болезнь, поразившая Республику, вошла в заключительную стадию и поставила наше государство на грань гибели. Мы не должны были выстоять — но выстояли, несмотря ни на что! В переломный момент мы предпочли единство разрозненности, самоотверженность — эгоизму и борьбу — бесславному поражению. Республика изменилась. Закалилась в горниле войны, стала сильнее и чище, чем когда бы то ни было. И в этом — заслуга всех нас, сохранивших верность единой Республике! Не аморфному союзу миров, но могущественной нации — единой, неделимой, великой!"

Сенату пришла пора восторгаться — и он взревел на тысячи голосов, будто и впрямь охваченный эйфорией. Кто-то лишь покорно исполнял свою роль, кто-то поддался неодолимому чувству сопричастности, что неизбежно возникает в толпе... но немало было и таких, кто действительно верил если не каждому слову, то самой идее. Во многих душах таится желание изменить мир к лучшему, и именно эту струну затрагивала речь Палпатина, позволяя самому незначительному из сенаторов причислить себя к творцам истории.

"Многое было сделано, но еще большее предстоит сделать. Война далека от завершения. Напротив — сепаратисты, не желающие возрождения Республики, наносят один удар за другим. Трансгалактические картели и коррумпированные правительства отдельных секторов продолжают сеять хаос в галактике, обманом и принуждением втягивая в войну миллионы ни в чем не повинных граждан. Орден джедаев, всегда считавшийся опорой Республики, наконец открыл свое истинное лицо. Попытавшись захватить власть и позорно примкнув к врагу, его лидеры навсегда замарали изменой свои имена и некогда славное имя Ордена. Сегодня этот союз изменников, преступников и авантюристов, именуемый Альянсом, — единственное, что стоит на нашем пути к миру, безопасности и процветанию! Говоря о независимости, свободном рынке и демократии, они стирают в пыль города, уничтожают тысячи мирных граждан, обрекают миллионы на нищету и жизнь в постоянном страхе. Разве имеем мы право уступить им?!"

Сенат, значительная часть которого не так давно всерьез задумывалась о присоединении к "союзу изменников, преступников и авантюристов", разразился яростным ревом, и немногие теперь могли с уверенностью сказать, что это было лишь игрой. Ярость и воодушевление вспыхивали в самых черствых сердцах, заглушая голос разума и заставляя забыть о привычном цинизме. Годы спустя многие станут отрицать это, но тогда, в момент рождения Империи, Сенат был по-настоящему искренен и единодушен.

"Чтобы противостоять этой угрозе, мы должны стать сильнее. Так отринем же ошибки и слабости, что едва не привели Республику к краху! Уважаемые члены Сената! Великий народ Республики! Во имя безопасности, процветания и стабильности нашего общества Республика будет реорганизована в Первую Галактическую Империю! Империю, в которой не будет места междоусобным войнам и разладу! Империю, в которой корпорации не будут властвовать над народом! Империю, которая создаст процветающее, справедливое общество и простоит тысячи лет, не дрогнув!"

Оглушительный рев сотряс стены Сената. Прожженные политики, что просчитывали каждый свой шаг и с пренебрежением относились к красивым речам, драли глотки с энтузиазмом юных активистов, в это же время скандировавших очень похожие лозунги на улицах и площадях. Многие годы спустя один из участников тех событий напишет в своих мемуарах: "Словно наваждение какое-то нашло. Я не мог думать и критически оценивать — только верить и поддерживать императора всей душой. Это было волшебное чувство, неповторимое. Чистый восторг. Те несчастные, кому доводилось пробовать глиттерстим, ярче других представят, о чем я говорю". Никто не думал в тот момент о выгодах и опасностях, никто не просчитывал дальнейшие события — вера в Империю и восхищение ее правителем владели умами существ, которые давным-давно разучились верить во что-либо.

Пройдет всего пара часов, и наваждение развеется. Но за провозглашение Империи сенаторы голосовали в едином и искреннем порыве, и процент голосов "против" укладывался в рамки статистической погрешности.


* * *
Историческое заседание Сената завершилось красиво и с помпой. Грянул гимн, но не республиканский — вместо привычных с детства нот, навевающих мысли о роскошных приемах и пышных балах, зазвучала грозная и тяжеловесная мелодия, предназначенная скорее для военного парада, нежели парламентских залов; с впечатляющей синхронностью поднялись со своих мест тысячи сенаторов и подхватили мелодию громогласными аплодисментами, эхо которых наверняка еще долго гуляло по Арене после того, как музыка стихла. По всему Корусканту в небеса взвились фейерверки — организованные инициативными и работящими ребятами из КОМПОЗР[1], они во всех смыслах добавили ярких красок этому вечеру и поддержали зарождающуюся атмосферу всенародного ликования. Через несколько дней власти обещались организовать грандиозный праздник в честь первого Дня Империи, с народными гуляниями, уличными ярмарками, концертами известных звезд оперы и эстрады, торжественными шествиями и — самое главное — военным парадом, по размаху превосходящим все предыдущие.

За все свои восемьдесят пять лет Бертрам Тиввус не видел такой качественной и масштабной раздачи опиума для народа, какую организовал Палпатин. А какова сама афера! Первая Галактическая Империя, подумать только! Абсолютная монархия после тысячелетий гипертрофированного парламентаризма! Ювелирно сработано, ничего не скажешь.

Старый ветеран госбезопасности с самого начала подозревал в Палпатине редкостного авантюриста, но то, что он сделал в итоге, просто поражало воображение. Зато сразу становилось понятно, отчего в последние годы Арманд сделался настолько скрытным и подозрительным даже в общении со своим другом и наставником. Участие в государственном перевороте кого угодно приучит видеть угрозу в каждой тени, а нынешний шеф Сенатской СБ и прежде отличался ярко выраженной профессиональной паранойей. Чем порой раздражал неимоверно.

От зашкаливающей концентрации патриотизма у Бертрама разболелась голова и обострился радикулит, но выключить голопроектор он не мог из педагогических соображений: малышка Исанн смотрела на экран во все свои огромные и счастливые глаза и разве что в ладоши от восторга не хлопала. Было бы жестоко и неправильно отбирать у девчушки эту "конфетку" после ужаса, который ей пришлось испытать, когда в здании Сената завязался бой и трансляция чрезвычайной сессии прервалась "по техническим причинам". Арманду бы по голове настучать за его любовь к эффектным представлениям и наплевательское отношение к родному ребенку, но что толку? Если к пятидесяти годам ума нет, то уже вряд ли когда-нибудь прибавится.

"Хорошо хоть додумался отправить девочку ко мне. Эта ее дуреха-гувернантка скорее окончательно довела бы ребенка до нервного срыва, чем успокоила".

— Он потрясающий, правда? — Исанн обернулась и одарила Бертрама счастливой улыбкой. Старик даже немного удивился, что она нашла в себе силы оторвать взгляд от Палпатина, изящно и даже как-то по-доброму втаптывавшего в грязь подставного либерального журналиста. — Теперь, когда джедаи и Сенат не могут строить против него козни, все точно будет хорошо!

"Смотря для кого", — подумал Бертрам, но вслух с малышкой согласился: ни к чему портить ребенку настроение, тем более что у нее-то уж точно есть все причины для радости.

Пока Исанн пожирала влюбленными глазами новоявленного императора, Бертрам смотрел на нее, добродушно посмеиваясь про себя: все, вот и первая влюбленность, теперь ни одному прыщавому пареньку из числа сверстников ничего не светит. Что ж, ничего удивительного: Исанн — девочка умная и не по годам развитая, вот и кумиры у нее поинтереснее малолетних красавчиков из мужских гимназий и звезд эстрады.

"Вот только вряд ли Арманд обрадуется, если лет через десять этот старый шельмец действительно обратит внимание на его красавицу".

Интервью продлилось еще около получаса, после чего сменилось дебатами экспертов-политологов. На счастье Бертрама, девочке они быстро наскучили, и она милостиво позволила увести себя на кухню — отпраздновать "папину победу" загодя купленным тортом. За столом Исанн трещала без умолку, делясь впечатлениями и надеждами на будущее. В числе последних, наряду с миром во всей галактике, подозрительно часто мелькала казнь Мейса Винду и, почему-то, Мон Мотмы. На вопрос, откуда у маленькой девочки такая кровожадность, маленькая девочка ответила просто и гениально: "А что, разве они не заслужили?". И ведь не поспоришь. Но поговорить с Армандом насчет того, что воспитывает дочку он несколько не так, как это делают нормальные люди, определенно стоило.

— А когда папа вернется? — спросила Исанн, когда от торта осталось лишь несколько крошек на тарелке. Бертрам потянулся было положить ей еще, но девочка отрицательно помотала головой. — Он же обещал, что приедет сразу же, как разберется с делами.

— Значит, еще не разобрался. Ты подумай, сколько на него сейчас свалилось.

— Да, наверное.

Девочка погрустнела и принялась смущенно колупать ложкой второй кусок торта, который Бертрам ей все-таки положил. Похоже, ее мучил какой-то другой вопрос, но она не решалась его задать. Старик посмотрел на нее понимающе, хитро прищурив глаза: дескать, говори, не стесняйся.

— Дядя Бертрам, — наконец подала она голос, набрав в грудь воздуха и приняв до смешного самоуверенный вид. — А как вы думаете, я бы смогла работать на благо Империи? Ну, как вы или папа?

"Ну, начинается... Эх, Вандрон, конечно, тот еще жук, но пропаганду развернул такую, что любо-дорого посмотреть. А у маленьких девочек из-за нее глупые мысли в голове появляются".

— Тебе-то зачем? — снисходительно улыбнулся он. — Исанн, наша работа на сказку не похожа. Думаешь, она действительно такая интересная и благородная, как показывают в фильмах?

— Я не дура, — обиженно насупилась девочка. — И побольше многих знаю, чем вы на самом деле занимаетесь. Может, это и не так здорово, как в кино, но уж точно интереснее, чем распоряжаться каким-нибудь благотворительным фондом, как мама. И гораздо важнее! Я хочу настоящим делом заниматься, понимаете? Приносить пользу Империи, а не просто пользоваться тем, что она мне дает. Иначе чем я буду лучше глупых куриц, которые учатся со мной в одном классе?

Она выглядела очень забавно в этот момент: огромные глаза сверкают, щеки горят, вид такой одухотворенный, что хоть сейчас в пропагандистский фильм о правильном воспитании молодежи... Бертрам не смог сдержать снисходительной улыбки.

— А может, ты прирожденный сенатор? — спросил он полушутя-полувсерьез. — Вот вырастешь и будешь продвигать правильные законопроекты, помогать императору делать Империю лучше... а папа твой — охранять тебя от политических противников, завидующих твоему влиянию, уму и красоте.

— Издеваетесь, — резюмировала Исанн, разочарованно вздохнув. — Ладно, я поняла... можно еще чаю?

Судя по хитрому блеску в глазах и упрямо сжатым губам, девочка твердо решила, что будет работать в госбезопасности. Бертрам нашел это очень милым и забавным: чем бы дитя не тешилось... ничего, еще год-полтора подонимает отца этой глупостью, а потом перебесится. Так со всеми детьми бывает.


* * *
Арманд приехал за дочерью ближе к ночи. К этому времени Исанн уже спала, утомленная долгим, богатым на события и переживания днем. Бертрам постелил ей в одной из спален, клятвенно пообещав разбудить, как только приедет отец, а сам дожидался друга, ученика и начальника в гостиной. На кофейном столике высилась бутылка отборного кореллианского виски, пока еще плотно закрытая, — напиток стоил примерно пятую часть от месячного жалования старика и потому бережно хранился до особого случая. Такого, как становление Империи, например.

— Я уже думал, что ты собрался ночевать в офисе, — приветливо улыбнулся Бертрам, когда Арманд переступил порог.

— И бросить тебя с моей маленькой фурией? Я слишком дорожу твоим здоровьем.

Он тяжело опустился в кресло и с наслаждением запрокинул голову, разминая затекшие мышцы. Даже в неярком свете торшеров было видно, что выглядит директор не лучшим образом: он казался бледным и осунувшимся; куда-то исчезли его привычные моложавость и энергичность — сейчас Арманду можно было не просто дать все его пятьдесят с небольшим, но и прибавить по ошибке с полдесятка лет.

"Ударный труд еще никогда не шел никому на пользу".

— Не наговаривай на маленькую, — с напускной строгостью проворчал Бертрам, разливая виски по стаканам. — У тебя прекрасная девочка, воспитанная, красивая и умная. Не пойму только, за что тебе досталась.

Он наполнил стаканы (скрюченные артритом руки дрожали, но Бертрам все же умудрился не пролить ни капли) и предложил один Арманду. Тот усмехнулся:

— И сам не знаю. Везение, Бертрам, чистое везение. Как она?

— Спит. Очень за тебя переживала. Проблем с ней не было... если не считать принудительный просмотр пропаганды. Исанн в восторге от Палпатина, и мне приходилось восторгаться вместе с ней.

Арманд хрипло рассмеялся, да как-то невесело. Кажется, у каждого, кто знал Палпатина достаточно близко, с годами вырабатывался иммунитет к его почти сверхъестественной харизме.

— Маленькая еще, впечатлительная... потом поумнеет.

— Что-то ты не очень рад триумфу.

— Отчего же? Рад... только сил никаких уже не осталось. Хоть бы день не видеть все эти рожи.

— За что боролся, Арманд. Лучше меня понимаешь, что покой тебе в ближайшие годы разве что сниться будет.

Они выпили молча — ни нужды, ни настроения для тостов не было. Некоторое время сидели в тишине: Арманд в ней отчаянно нуждался после прошедшего дня, а Бертрам хорошо это понимал. В который раз старик порадовался про себя, что ему в свое время хватило ума отказаться от директорского поста: страшно представить, сколько нервных клеток и лет жизни он себе сберег.

— Ну, рассказывай, — мягко потребовал он, когда Арманд лицом стал напоминать скорее живого человека, чем поднятого из могилы мертвеца. — Какие новости из коридоров власти?

— За пять минут не расскажешь, — Арманд страдальчески поморщился и плеснул себе еще виски. — В общем и целом — неплохо. Его величество спектаклем остался доволен, раздает титулы, ордена и полномочия всем, кто под руку подвернется. Проект реформы Убиктората, которую я у него уже год выбить пытаюсь, наконец подписал... вот только с оговоркой. С той самой.

Бертрам понимающе кивнул.

— Вандрон все-таки протолкнул свой проект политической полиции? Ну, это было ожидаемо. Много полномочий оттяпал?

Главный пропагандист Республики, а теперь и Империи, давно носился с идеей эдакого промежуточного звена между ведомством Арманда и обыкновенной полицией. Что не нравилось, естественно, ни Арманду, ни министру внутренних дел, но явно нравилось Палпатину, не желавшему сосредоточения слишком большой власти в руках главы ССБ. Проект Вандрона, чтоб этому жуку до конца жизни речевки своих активистов слушать, был обречен на успех.

— Достаточно. Стихийные бунты, уличные беспорядки, терроризм мелких и средних масштабов, надзор за морально-идеологической обстановкой в войсках — все это теперь его вотчина. Формально это его ИСБ стоит ниже нас и обязана оказывать всестороннее содействие по первому же требованию, но знаю я, как это на практике будет выглядеть. Палпатину явно кажется, что мне слишком хорошо жилось.

— Избаловался ты, вот что я тебе скажу. Одна дублирующая служба лучше, чем четыре. Забыл уже, как это было?

— Твоя правда. Ну, за перемены к лучшему.

— Давай за них.

После второго стакана виски сил у обоих мужчин заметно прибавилось. У Бертрама даже мелькнула шальная мысль, что он поторопился со своим решением, озвучить которое Арманду все время мешала то совесть, то дела, то неподходящий момент. Но тут же его руки задрожали так сильно, что старик чуть не расплескал остатки алкоголя себе на грудь.

Нет, все-таки не поторопился. Вернее, даже припозднился лет как минимум на десять.

— Арманд, — начал он через силу, — ты знаешь, как я ценю и уважаю тебя. Я искренне горжусь всем, чего ты добился. И, думаю, ты вполне в состоянии идти дальше без брюзжания древнего старика, который даже роспись свою на рапорте об отставке ровно поставить не может. Ты в этом убедишься, когда этот документ завтра ляжет тебе на стол.

Бертрам криво усмехнулся, но Арманд не ответил даже подобием улыбки.

— Значит, уходишь на покой?

— Да. И не только потому что устал. Скажу тебе откровенно, я не желаю видеть больше ни одной государственной тайны, за знание которой меня могут придушить в собственной постели. Хочу остаток жизни провести спокойно.

"И никогда, никогда больше не смотреть в твои глаза и гадать, не решил ли ты, что я знаю слишком много. Ты хороший человек, Арманд. Но директор Айсард — безжалостный мерзавец без чести и совести. Не хочу я больше видеть эту твою ипостась".

Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Бертрам знал — Арманд прекрасно понял все, о чем он умолчал. Они давно уже научились понимать друг друга без слов.

— И я этого хочу, Бертрам, — сказал он тихо. — Я приму твою отставку. И не волнуйся: я никогда не прикажу придушить в постели человека, который имел сотню шансов уничтожить меня и не воспользовался ни одним.

[1] Комиссия по защите Республики, вскоре после провозглашения Империи преобразована в Комиссию по охране Нового порядка. Общественная организация, призванная продвигать идеи Палпатина среди широких слоев населения.

Сообщение отредактировал Annanaz - 27 Сентябрь 2016, 00:52

Отлично! Вкусно!
Понравилось описание заседания Сената. Вам удалось правдоподобно описать государственный переворот - как закулисные интриги, так и финальный результат, который видят обычные граждане.
Кстати, а Палпатин случайно Силу не используют для масового воздействия на окружающих? А то мне ещё при просмотре фильма казалось странным, что толпа прожённых политиков рукоплещет человеку, отобравшему у них власть, как фанаты на рок-концерте.
Я так поняла, что Исанн всё же станет любовницей Палпатина в вашей AU

Спасибо за отзыв) Здорово, что удалось)




Использует-использует. Конечно, здесь не только в Силе дело. В толпе достаточно всего нескольких искренних крикунов, чтобы значительная часть тех, кто орал лишь потому, что орать надо, разогрелась и втянулась по-настоящему: внушаемость в большом скоплении людей повышается многократно, а способность к критическому мышлению и самоконтролю - ослабевает. Палпатин воздействием Силы просто приумножил этот эффект.



Уж точно не в ближайшие десять лет) Но в будущем - скорее всего.

Сообщение отредактировал Annanaz - 28 Сентябрь 2016, 20:35

Далеко внизу, под благополучными ярусами Корусканта, жизнь текла в привычном безумном ритме. Немногих здесь волновало, что Республика прошла очередную точку невозврата в своей долгой истории, преобразившись радикально и навсегда: за чертой, что отсекала "верхнюю" столицу от "нижней", люди и экзоты жили по собственным порядкам, которые едва ли претерпят хоть малейшее изменение из-за нового государственного герба. Во всяком случае, так полагало большинство местных жителей, и только время покажет, справедливо или нет.

Никто даже предположить не мог, что именно здесь, в одном из самых непрезентабельных районов Корусканта, в маленькой съемной квартире, которую и квартирой-то стыдно было назвать, решалась судьба троих героев минувшей войны. И, вполне возможно, будущих героев новой войны, которая пока лишь набирала обороты.

— От мести должны отказаться вы, — тихим и бесконечно усталым голосом вещала голограмма магистра Йоды, почему-то не спуская пристального взгляда с Мейса Винду. — Не справиться с ситхами вам двоим, слишком велика мощь их и власть. Только погубите себя напрасно, если гневу позволите души свои отравить.

По Мейсу было заметно, что лишь самообладание и глас рассудка заставили его смолчать. Казалось, не два дня прошло с падения Республики, но как минимум два года, так сильно изменился магистр за это время: каждая черточка его лица заострилась и огрубела, первые морщины прорезали темную кожу, а в глазах прочно поселилась ярость — то почти незаметная, то вспыхивающая ярким, безумным пламенем. Зато Оби-Ван не сумел скрыть облегчения: жажда мести, сжигавшая старшего товарища, пугала и отталкивала его. Кроме того, он сознавал, что не сумеет сдержать Винду от необдуманных поступков сам, без помощи более авторитетного джедая.

Сам же Кеноби не жаждал ничего. Ни победы, ни уж тем более мести. Только усталость, скорбь и тяжкий груз собственной вины — вот и все, что ему осталось.

— Не подобраться нам к императору, смерть же ученика его не принесет нам победы. Скайуокера убив, шанса на искупление его мы лишим, и только. Владыка Сидиус и Империя его — вот зло истинное, не Энакин.

Магистр Винду презрительно скривился, глаза его сузились в злом прищуре:

— Скайуокер — предатель, магистр Йода, — выплюнул он. — Для таких, как он, не может быть искупления. Помяните мое слово: даже если в душе он и сожалеет о содеянном, Сидиус с корнем вырвет из него раскаяние. И недели не пройдет, как этот мальчик снова начнет убивать. Джедаев, бойцов Альянса, простых несогласных — всех, на кого укажет хозяин. Скайуокер перешел черту и теперь уже не остановится.

Оби-Ван покосился на него и отвел взгляд. Знал ли магистр Винду, что его самого окутывает аура Темной Стороны? Знал ли он, что сам переступил черту, запретную для каждого джедая? Оби-Ван не был уверен, что хочет услышать ответ. Слишком велика была вероятность, что тот окажется положительным.

Война превратила его лучшего друга в предателя, но с магистром Винду она сотворила нечто куда более страшное. Для него, как подозревал Оби-Ван, уже не было возврата: слишком глубоко пустила корни ненависть и злоба.

"Но неужели для Энакина — есть? После всего, что он сделал?"

— Магистр Йода, вы действительно думаете, что Энакин еще не потерян для Света? — спросил Оби-Ван с такой надеждой, что его голос прозвучал почти умоляюще.

Голограмма Йоды кивнула, качнув несоразмерно огромными ушами.

— Видение мне было, Оби-Ван. Двоих детей от Скайуокера Падме Амидала родила, и великое будущее им предначертано. Отца своего они могут к Свету вернуть и галактику от тирании ситха избавить, если от зла сбережем мы их души. Ошибку допустим — и абсолютное торжество Сидиус познает.

— Значит, мы должны забрать детей, — решительно заявил Мейс. — Амидала — разумная женщина, и слово "долг" для нее — не пустой звук. Она поймет. Возможно, нам удастся вывезти детей из столицы вместе с матерью...

— Неверно мыслите вы, друг мой, — оборвал его Йода, неодобрительно нахмурившись. — Рядом с отцом остаться они должны. Любовь к женщине во Тьму толкнула Скайуокера, но дети от еще более страшного падения удержать его смогут... если воспитаны в Свете будут, матерью любящей и под защитой джедая опытного.

Сказав это, Йода многозначительно посмотрел на Оби-Вана. Но тот, ощутив было, как затеплилась в груди надежда, лишь сокрушенно покачал головой.

— Это невозможно, магистр. Сидиус будет держать семью Энакина под постоянным наблюдением, и его детей — в особенности. Даже если мне удастся связаться с Падме, это ничего не даст: как я сумею защитить малышей от императора и родного отца, когда не могу даже на улице появиться, не опасаясь ареста?

— Не должен ты рядом с ними находиться, чтобы сберечь: для матери это задание, не для тебя. Ты лишь ободрить ее должен и путь указать, по которому ей пройти суждено. Рядом быть, когда помощь понадобится ей. Непросто будет на виду у ситхов скрываться, но умением этим тебе овладеть придется. Благо, помощники у тебя будут.

— Кто же?

Йода хитро улыбнулся и прикрыл глаза. Спрашивал ли он совета у Силы или просто устал, Оби-Ван не мог сказать. Но хотелось бы верить, что хоть к кому-то из них Сила была по-прежнему благосклонна.

— Один — Бейл Органа, Ордена давний друг, равно как и Амидалы. Не удивится никто, что общение давние единомышленники поддерживают. В интригах политических Сидиус их заподозрит, но настоящую угрозу за надуманной не увидит. Через Органу ты связь держать будешь, твоими глазами и ушами он станет. А второй... узнаешь сам, когда он к тебе обратится. Давно и хорошо ты знаешь его, Оби-Ван, и встреча эта приятно удивит тебя.

Оби-Ван с трудом подавил раздражение. В этом весь Йода: говорить загадками и туманными намеками даже в моменты, когда на кону стоит судьба галактики. Но уважение, которое испытывал Оби-Ван к старейшему магистру Ордена, было слишком велико, чтобы и дальше сомневаться в его словах. Йода был мудрее его и Мейса Винду вместе взятых, и видел будущее яснее, чем кто-либо другой. Время подтвердит его правоту, рано или поздно.

По крайней мере, Оби-Вану хотелось в это верить. Ведь хоть что-то должно остаться незыблемым в этой галактике?

— Я постараюсь оправдать ваше доверие, магистр, — Оби-Ван поклонился по старой привычке, совершенно забыв, что сам является членом Совета. А впрочем, много ли это значило? Рядом с Йодой он всегда будет лишь зеленым юнцом. — Если есть хоть малейший шанс вернуть Энакина к Свету и уничтожить Сидиуса, я сделаю все, чтобы он не пропал зря.

— Справишься ты, Оби-Ван, — сурово сдвинул брови магистр. — О провале и думать не смей. Оплошаешь ты, и последняя надежда для галактики потеряна будет.

Оби-Ван вновь склонил голову. Каким бы странным ни казалось ему задание, сколь бы туманными ни были перспективы, он впервые за эти безумные дни ощутил покой. Будто снова обрел точку опоры, казалось бы, безнадежно потерянную.

Защищать и наставлять Падме. Присматривать издалека за ее детьми, ограждая по мере сил от императора и его дурного влияния. Спасти Энакина, в конечном итоге... это было правильно. Гораздо более правильно, чем пытаться убить его или снова окунуться с головой в войну.

Вот только магистр Винду так не считал.

— Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока дети Скайуокера совершат чудо, в чем бы оно ни заключалось! — яда в его голосе было не меньше, чем на зубах родианской древесной змеи. — При первой же возможности я отправлюсь на фронт, магистр. Альянс вполне способен дать Империи отпор более традиционными методами. Быть может, к тому моменту, как дети Амидалы и Скайуокера дорастут до своего предназначения, у императора уже не останется Империи.

Даже если Йода и был оскорблен таким пренебрежением, он не подал вида.

— Об Империи, опоре тирана, забывать нам не следует. Правы вы, магистр Винду. Без кровопролития не обойтись нам, хоть и прискорбно это. В страшные времена мы живем и страшную цену платим за шанс победить... — он сокрушенно покачал головой и устало оперся на трость. — Вижу я, что с вами стало, друг мой. Надеяться только могу, что победу Света кровью оплатив, вы сами к Свету вернуться сможете.

— Надеюсь, магистр, — сказал Мейс куда тише, почти шепотом. — Но не минутой раньше.

Желтый огонь в его глазах горел слишком ярко, чтобы списать это на игру света. Оби-Ван непроизвольно сжал кулаки, чувствуя неприятный холодок от близости Темной Стороны.

"Один из мудрейших, опытнейших магистров Совета... что же с ним стало? Что стало с галактикой, которая толкает во Тьму самых достойных?"

Огромные, бесконечно мудрые глаза Йоды смотрели прямо на Оби-Вана, тепло и понимающе. Точно так же, как и всегда, и это придавало сил.

В самом деле, хоть что-то в этой галактике осталось незыблемым.

— Трудный путь нам всем выпал. Надеяться мы лишь можем, что с честью пройдем его. Да пребудет с нами Сила, друзья.

— Да пребудет с нами Сила, — хором откликнулись Мейс и Оби-Ван. Тоже — почти как раньше, вот только не звучало никогда прежде в этих словах такой горечи.

Голопроектор погас, и в комнате воцарилась тишина. Пустая, звенящая. Не говоря ни слова, Мейс подошел к вешалке и снял с нее неброский дорожный плащ. Глубокий капюшон скрыл приметное лицо магистра, а широкие полы — световой меч на поясе. Сегодня они оба должны были улететь с Корусканта: контакты магистра Винду в криминальном мире оказались неожиданно обширными, и рисковый контрабандист, согласный вывезти из столицы двоих джедаев, нашелся достаточно быстро. Но, как видно, Оби-Вану придется задержаться здесь на неопределенно долгий срок.

— Удачи тебе, Кеноби, — обернулся Мейс к нему, уже стоя в дверях. — Не вполне понимаю, что ты должен сделать, но надеюсь, что не зря оставляю здесь толкового генерала и сильного джедая.

— Магистр Йода всегда видел дальше нас.

— Надеюсь, что так оно и есть. Вот только его видения не уберегли Орден от краха.

Мейс скрылся за дверью, не став дожидаться ответа Оби-Вана. Его слова так и повисли в затхлом воздухе, холодные и презрительные. Полные злого разочарования.

Когда-то Оби-Ван желал походить на Мейса Винду. Сейчас же он думал о том, что скорее умрет, чем будет жить вот так — выплескивая злобу в безнадежной войне, заполняя пустоту в душе Тьмой.

Упаси его Сила от такой судьбы.

— Я всегда знал, что со временем ты станешь мудрее магистров Совета, Оби-Ван, — раздался голос за его спиной. — Во всяком случае, Мейса.

Медленно, будто во сне, Оби-Ван обернулся. Этого не могло быть. Он не мог снова услышать этот голос, ощутить это присутствие в Силе...

— Сказано же тебе было: своего второго помощника ты хорошо знаешь, — усмехнулся Квай-Гон. Фигура его была полупрозрачной, как голограмма, но в остальном учитель выглядел в точности так, как Оби-Ван запомнил его. Даже в Силе ощущался почти так же. — Или ты не рад меня видеть?

Оби-Ван почувствовал, как губы сами собой складываются в глупую, мальчишескую улыбку.

— Спрашиваете еще, мастер... рад. Больше, чем кому бы то ни было.

Появление Квай-Гона было невозможным, немыслимым чудом. А где одно, там и два, не так ли?

Впервые за эти безумные дни в душе Оби-Вана шевельнулась надежда, что он еще может что-то изменить к лучшему.

Ура! Радуюсь, что Йода здесь - действительно мудрое существо, а не заплесневелый магистр, неспособный принять что-то новое. Да и за адекватного Оби Вана спасибо.
[невинно спрашивает]А сиквел к "Правильному решению" будет? ибо всё-таки хочется увидеть, как Оби Ван с Падме переиграют Сидиуса, да и как сложится дальнейшая судьба других героев, таких ка Мейс и Айсарды, интересно.