Творчество, старый архив Опции

[Donal]

раз уж народ так жаждет поделится творчеством не относящимся к теме -тут ему самое место. Дерзайте, господа и дамы!
Раз так, я и начну.
В сущности, так. ни о чем, как здесь принято последнее время. Переезд на бумаге.
Палач

Уступая чужой жестокости
Ненавидя злые случайности,
Презирая законы общности,
Находя утешение в крайностях,

По бескрайней дороге Вечности –
Без малейших надежд на истинность
Уходить, никем не замеченным
Лабиринтами неизбывности.

Задыхаясь, кидаться в крайности,
Умирая, искать взаимности,
Не поверить в свое отчаянье,
Потому что не все разыграно.

Посмотреть в глаза обреченности –
Изучить все моменты истины
И увидеть последним отблеском –
Наказанья клинок начищенным….


Ничего более пристойного в радиусе нет. В понедельник запощу, если кому надо.

Сообщение отредактировал Donal - 12 Ноябрь 2004, 14:03

[Омут]

Омут = джедай обыкновенный

Учителю посвящаю

Я был маленьким, худеньким, бледненьким первоклашкой-букашкой. О таких, как я, говорили: «Мало-мало каши съел!». Тем не менее, в развитии (в том числе и в физическом) я ничем не уступал одноклассникам, скорее даже наоборот: прочно занял должность командира класса (до сих пор помню, с какой горделивой небрежностью носил ту курточку с алой звездочкой и с двумя (такими же алыми!) горизонтальными полосочками на рукаве), безо всяких усилий учился на «отлично», лихо гонял в футбол и учавствовал в потасовках. Короче говоря, сказать обо мне, что «мало каши съел» мог только тот, кто не был со мной знаком. И если кто-то так говорил, я не принимал его слова близко к сердцу, ибо мой опыт говорил об обратном. До поры до времени.
В наш класс пришел новый учитель физкультуры. Высокий, плечистый, с огромными ручищами и ножищами. Уверен, что его командному голосу мог бы позавидовать и какой-нибудь комдив. Резкий голос, резкие движения и всяческие дикие рожи, которые он постоянно корчил, вселили в меня страх. Дикий, первобытный страх детеныша перед сильным чужим самцом. Было бы неправдой сказать, что забоялся Владимира Викторовича я один – у многих одноклассников и особенно у одноклассниц даже слезки на глаза наворачивались от одного вида его бордовой физиономии. Но так уж случилось, что больше всех от него досталось именно мне.
Вот как это было. Мы изучали новый способ выполнения прыжков в высоту. Способ этот называется «прыжок ножницами» и наверняка знаком вам, дорогой читатель, если Вам довелось учиться в советской школе. Ничего сложного в нем нет. Объяснив нам это с помощью хриплого рева, Владимир Викторович построил нас по росту (я оказался последним) и приказал по очереди выполнять прыжок. Когда очередь подошла ко мне, он почему-то сказал:
– Ну-ну… давай теперь ты… цыпленок… жареный…
Это прозвучало примерно так, как в одном из эпизодов детского фильма «Гостья из будущего». Помните, там учитель физкультуры вяло машет флажком и уныло так вздыхает: «Селезнева… давай…» (из-за этой дурацкой ассоциации я долгое время не мог смотреть такой замечательный фильм). В фильме шестиклассница конца ХХI века Алиса Селезнева прыгнула в длинну с шокирующим результатом – 6 метров 20 сантиметров. В реальности первоклашка конца ХХ века Вовик Осоруженко также прыгнул с шокирующим результатом – умудрился неловко упасть и расквасить нос.
Это привело Владимира Викторовича в ярость. Он надрывно заорал, что я – безмозглый лоботряс, тупица, не понимающий того, что и ежу понятно и что-то еще… что-то такое, что мой заботливый рассудок надежно похоронил в глубинах памяти. Самое страшное, однако, поджидало меня впереди. Владимир Викторович подскочил ко мне и схватил своими огромными ручищами, очевидно намереваясь поднять с земли. А я это не так понял. Я испугался еще сильнее и – угадайте с трех раз – опписался. И вот тогда Владимир Викторович произнес фразу, изменившую всю мою жизнь. Он оглушительно прошипел:
– Ах ты ж… с-с-сыкун!!!
С тех пор это гнустное слово преследовало меня повсюду. Всякий встречный и поперечный считал своим долгом сообщить, что я – «с-с-сыкун». В школе, во дворе, везде все знали, что я – «с-с-сыкун». Никто не хотел со мной водиться, надо мной стали сперва подшучивать, а потом и издеваться. Сперва потому, что я «с-с-сыкун», а потом по привычке. Но самое страшное происходило на физкультуре. Когда наступала моя очередь выполнять какое-нибудь упражнение, Владимир Викторович громко шипел:
– Ну… давай… с-с-с…слабак!!!
Неудивительно, что каждый раз слыша это я жутко переживал и моментально «скатился»: стал подтягиваться «пол раза с божьей помощью» (по меткому выражению Владимира Викторовича), разучился лазить по канату («единственный известный в мире случай»)… Из подвижного, бойкого мальчишки я превратился в запуганную, поникшую, заикающуюся кроху, похожую на тень. За всякой неудавшейся попыткой мне предстояло выслушать неизменную константацию факта, что я – «с-с-слабак». Как правило это сопровождалось светлым, радостным смехом моих дорогих одноклассников. Так беззаботно хохотать я смог еще очень нескоро.
Влепив мне в четверти заслуженную «пару» по физическому воспитанию, Владимир Викторович ушел работать в другую школу, а я утратил последний знак моего былого авторитета – алую звездочку и две (такие же алые!) горизонтальные полосочки на рукаве. Я так ревел тогда… А когда переревел – сдался. Сдался и превратился в «с-с-сыкуна» и «с-с-слабака». Это продолжалось семь лет.
Через семь лет наша семья перебралась в новую квартиру. Туда, где никто не знал, что я слабак и ссыкун. Туда, где из запуганной, поникшей, заикающейся крохи, похожей на тень, я опять постепенно превратился в веселого мальчика. Только вот мой смех так и не стал светлым и радостным.
Иногда под вечер накатывала соленая волна страшных воспоминаний, и тогда я становился прежним жалким ссыкуном.
Однажды я понял – так жить больше нельзя. Нужно показать себе, кто я такой, доказать раз и навсегда, что я – не ссыкун и не слабак! И я стал доказывать.
Начал с учебы. Науки мне всегда давались легко, особенно тогда, когда никто не издевался надо мной. За год я стал круглым отличником, гордостью родителей и главной надеждой школы на районных олимпиадах. Глядя на сияющие пятерками табеля, на грамоты и дипломы, на вымпелы, медали и значки, выслушивая похвалы и принимая дорогие подарки, я всякий раз ставил перед собой Владимира Викторовича и шипел, как змея: «Ну… кто с-с-слабак?! Кто с-с-сыкун, мать твою?!! Это ты мне тогда сказал? Это ты мне сказал, что я безмозглый лоботряс?!! Я уже сейчас в десять раз умнее тебя, тупица!». И я смеялся так, как нормальные дети не смеются. Это могло продолжаться часами и стало своего рода хобби.
Однако вскоре Владимир Викторович взял реванш. Дело в том, что за семь лет лютой ненависти к спорту я стал-таки хлюпиком. По физкультуре мне стали ставить «пятерку автоматом», потому что по остальным предметам я был отличником и учителя не хотели мне «портить малину». Это все понимали. Кроме одноклассников.
– Почему это я подтянулся сейчас семь раз и вы поставили мне «четыре», а этот дистрофик ни разу не подтянулся, но получит «пять»? – возмущался каждый подросток, борющийся за справедливость. За справедливость были все.
Учитель физкультуры просто игнорировал эти вопросы. Он берег свою нервную систему. Тогда их стали задавать уже мне. Я не знал, что отвечать, а это злило.
– Ты, бля, чмырь, дистрофик вонючий, тебя, нах, соплей можно перешибить, понял?
И чтобы на деле доказать эту простую истину, меня били. Надо мной снова стали издеваться почти все пацаны. Пацаны издевались, а девчонки презирали от всей души. Владимир Викторович торжествовал и шипел мне каждую ночь: «С-с-сыкун… с-с-слабак!!!». Мне было четырнадцать лет и со мной стали происходить некоторые физиологические перемены.
Это было на школьной дискотеке. Ко мне вдруг подошла Наташка и… пригласила на медленный танец. Меня, вонючего дистрофика, пригласила на медленный танец богиня. Изначально недосягаемая Богиня (принимая во внимание собственную зачморенность я жутко опасался даже заговорить с любой из девчонок, не то, что пригласить на танец). И тут вдруг… такое. Я сидел и пялился на нее, не в силах пошевелиться. Она улыбнулась, помогла мне подняться и мы стали танцевать. То есть это она танцевала, а я парил на седьмом небе.
Мы танцевали целых две минуты. Это был мой самый-самый первый медленный танец. Я был счастлив весь вечер и всю ночь.
Следующим утром на большой переменке я наконец осмелился подойти к НЕЙ (ОНА болтала с подружками) и робко поздоровался. В ответ ОНА как-то особенно презрительно наморщила свой безукоризненный носик, и божественные очертания ее нежных щечек округлились в улыбке. Читатель, поверь, так улыбаться могла только Богиня!
– Пошел отсюда, дистрофик, – нежно пропела Богиня, – от тебя дерьмом воняет!
А я, бедняжка, до того растерялся, что посмел ответить:
– Но… но… я… как же? … зачем… зачем же ты со мной… танцевала? – прозапинался и почувствовал, как глаза наполняются едкими щелочными слезами.
Богиня и ее подружки радостно и очень мелодично рассмеялись (как будто серебряные колокольчики зазвенели), и с большим удовольствием в подробностях поведали, что это они вчера на дискотеке играли в фанты, и бедной Наташке достался самый-самый мерзкий фант, какой только можно выдумать: она, бедняжечка, должна была танцевать медленный танец с «этим вонючим дистрофиком». Целых две минуты.
– Понял, гнида? А ты подумал, что я на тебя запала?! Ты же наверное пинцетом дрочишь, выродок ты дефектный!
Это было сильно сказано. Я растерялся и убежал в парк. Там я плакал о своей несостоявшейся первой пацанячей любви. Стемнело. Я плакал и плакал, а Владимир Викторович шипел и шипел свою песню. Да, у меня был «трудный возраст». Очень трудный. На следующий день я записался в секцию бокса.
Когда я часами месил «грушу», в кровь разбивая руки, то почти всегда видел перед собой Владимира Викторовича и этих маленьких палачей – своих одноклассников и одноклассниц. Я очень-очень хотел доказать им всем (и себе!), что я – не вонючий дистрофик, что я – не чмо, что я – не выродок, что я – не слабак и не ссыкун, мать вашу! Слышишь меня, Владимир Викторович?! Я никогда больше не буду ссыкуном.
Я тренировался очень упорно. Мои руки всегда были разбиты в кровь. Такие мелочи меня не останавливали. Я знал, что приближается день, когда каждый, кто осмелиться хоть заикнуться обо мне в пренебрежительном тоне, умоется собственной кровью. Подавится собственными зубами. Будет биться в истерике, умоляя о пощаде.
Такие случаи были. Меньше, чем за год я стал чемпионом Киева по боксу среди юниоров, кандидатом в мастера спорта. Стоит ли говорить, что «пятерка» по физкультуре стала более чем заслуженной и никто (слышите – никто!) не смел меня тронуть. Меня боялись, потому что я жестоко мстил за каждую нанесенную мне обиду, даже за пустяки. От меня убегали. Передо мной стали заискивать. Я стал вожаком стаи, «альфа-особью».
Ко мне вернулось мое прежнее хобби: я обожал смаковать свои победы и все время порывался доказывать Владимиру Викторовичу, что я не ссыкун и не слабак.
Вот в классе объявился третьегодник, очень крутой тип с очень тяжелым характером и не менее тяжелой рукой. «С-с-сышь?!» – шипит Владимир Викторович. Я доказываю, что не ссу. Через пару дней третьегодник шарахается от меня, как от чумы. Вот учитель рисования, наглый и самоуверенный баран, обозвал бараном меня. «С-с-сышь?!» Я встречаю его после школы и доходчиво объясняю, кто из нас баран. Через неделю он бежит с поля боя. Вот телевизионный негр-проповедник говорит, что я должен покаяться и принять Христа, а иначе угожу на вечные мучения в ад. Опять: «с-с-сышь?». Не ссу. И вот я уже крутой сатанист и продвинутый черный маг, глумящийся над Христом. Даже перед богом не зассал, понятно, бля?
А вот перед девчонками ссал. Дорого дался мне мой первый и последний медленный танец. «С-с-сышь?! Ты с-с-сышь, козел! С-с-сышь, супермен недоделанный!!! Потому что любая девчонка, даже полная уродина и дура, скорее с козлом переспит, чем с тобой. С-с-сыкун, с-с-слабак!!!».
Сначала я запоем стал читать книги на тему «из чего сделаны девочки», классическую литературу и бульварные женские романы (!!!). А потом – ринулся на амбразуру.
Владимир Осоруженко, парень 15 лет, высокий, стройный, подтянутый, эрудированный, остроумный, веселый, сильный, ловкий, стильный, поступает в Киевский городской педагогический колледж на факультет начального образования. В группе – 30 человек. Девушек – 29. Комментарии излишни. Со временем я однозначно перестал ссать перед девушками, это девушки писялись от восторга, когда я снисходил до того, что обращал на них внимание. «С-с-сышь с Ленкой со второго курса переспать?!!» Не ссу. «С-с-сышь с Людкой из парралельной группы, той, у которой второй размер груди?». Не ссу. С-с-сышь?!! Не ссу. Не ссу, не ссу, не ссу!!! Слышь ты, Владимир Викторович, да я больше баб перетрахал, чем ты двоек поставил, урод ты конченый, понял, лось?».
Поскольку я был крут, мои друзья тоже были круты. Однажды мне предложили пойти в «бригаду». Я не зассал.
День ото дня я становился круче и вскоре стал по-настоящему крут. Хата, тачка, «рыжья» и «лаве» немеряно. Казино, кабаки, бабы. Крым, Турция, Египет. Попадалово, суд, зона. Красной нитью через этот период моей жизни проходят навязчивая идея отыскать Владимира Викторовича и… мечты, мечты, мечты…
На зоне я тоже не зассал перед мужиками и поставил себя как надо. А потом не зассал покаяться перед Христом. Владимир Викторович затих. Его голос был заглушен разговорами с Богом. Освободился я досрочно и с легким сердцем.
Учитывая обширность связей в криминальном мире, найти работу мне не составило труда. Я стал иметь дело с акциями, приватизацией и профессиональной деятельностью на рынке ценных бумаг Украины. Особых знаний для этого не требовалось. Выступал я даже не на вторых, а на третих ролях, чтоб не особо грешить. Соответственно, денег зарабатывал сравнительно не много.
В свободное от зарабатывания и траты денег время я стал расширять рамки своего мировозрения и духовно обогащаться. Дошел черед и до изучения дзена. И тут дело двинулось с «мертвой точки»: я стал решать проблему практически, а не на уровне рассуждалок. Шел вглубь себя и горстями, ведрами, цистернами выгребал блоки из души. Блоки, блоки, блоки…
Не борьба, приятие. И вы знаете, читатель, у меня стало получаться! С каждым днем я стал «худеть» на некоторое количество грязи, скопившейся в душе. Не думал только, что грязи там так много.
· А ты помнишь, как вчера на работе я…
· Вспомни, я на зоне…
· Я говорю с папой после суда…
· В Египте от меня телка ушла…
· Помнишь, мы с Шмелем висели в казино…
· Он реально увел мою телку…
· Бля, у него полная хата геры, а он жмет…
· ОН ЩАС ШМАЛЬНЕТ В МЕНЯ ИЗ КАЛАША!!!
· А эта дура выходит замуж…
· А ты подумал, что это она на тебя запала?! (яркий был блок, ох яркий!)
· Я упал, и они били ногами…
· Я чмырь, вонючий дистрофик…
Десятки, сотни блоков… Я вспоминал такие детали, о которых просто невозможно помнить! И на все это я смотрел, не сопротивляясь. И все это я заново переживал. Я заново переживал всю свою жизнь: принимал, принимал, принимал.
Мне становилось все легче, ведь теперь не нужно было тратить силы на то, чтобы держать эту грязь в себе. Я учился радоваться жизни… Как вдруг:

· Я С-С-СЫКУН, Я С-С-СЛАБАК!!!
· НУ ДАВАЙ… С-С-СЛАБАК!!!
· АХ ТЫ Ж… С-С-СЫКУН!!!
· НУ-НУ… ДАВАЙ ТЕПЕРЬ ТЫ… ЦЫПЛЕНОК… ЖАРЕНЫЙ…

Вот так я добрался и до Владимира Викторовича. Разумеется, никуда он не исчез, просто затаился, как хищный сом под корягой, выжидая своего часа. К тому времени особых проблем в жизни у меня не наблюдалось – можно сказать, что я жил в свое удовольствие, честно зарабатывая приличные для Киева деньги. Но как только я начал иметь дело с этим кошмаром, по сравнению с которым остальные блоки были… так себе, тут такое поднялось, такое!!! Галактический смерч, не меньше. Чтобы долго не описывать в красках (рука бойца писать устала) скажу так: мне пришлось на время оставить Владимира Викторовича в покое, чтобы сохранить рассудок и остатки материального благополучия.
Постепенно жизнь вернулась в норму. Стало даже лучше. Но только я твердо решил принять ту ситуацию с уписявшимся первоклашкой. Отдышусь – и опять поднимаю его на поверхность. Принимаю, принимаю, принимаю (а меня трясет, как в лихорадке, из глаз – слезы рекой, губа прокушена). Нет. Не вытащил до конца. Ушел глубже. Привожу себя в чувство. И опять – на амбразуру. Я ведь твердо решил принять Владимира Викторовича (с-с-сышь оставить меня в подсознании, мудак?!!»). «Оставайся, давай дружить… НЕТ, НЕТ, НЕТ, ПОШЕЛ ВОН!!! ВОН ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ, ТЫ ЖЕ ВСЮ ЕЕ МНЕ ИСПОГАНИЛ, ГАД!!!». Дальше дело у меня не шло. И тогда Вселенная пошла мне навстречу.
Однажды в студеную зимнюю пору я добирался на работу и остановился перед светофором. Через пару секунд мне в «задницу» влетела «копейка». Красиво влетела, с грохотом. Мне стало весело: говорил же мне Саня на прошлой неделе – оставь тачку на сервисе, тебе там подкрутить кой-чего надо – так нет же, не оставил. Теперь вот по-любому на сервис ехать. Значит и впрямь – подкрутить надо… Да, но ведь нужно тут, по ходу, разрулиться с этим… «на копейке»…
Я вышел из машины и…
ВНЕ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ ЭТО БЫЛ ОН! Высокий, здоровый еще, как боров, лицо бордовое… Я мгновенно стал первоклашкой, и ко мне пришел страх. Дикий, первобытный страх детеныша перед чужим сильным самцом.
Я еще раз посмотрел на него. Да, страшен. Ручищи, ножищи, глазищи, усищи… Только вот рожа далеко не зверская, а наоборот – растерянная. Я не разу не видел Владимира Викторовича (ни наяву, ни внутри себя) с такой идиотской рожей. Курточка на нем какая-то… потертая, шапочка дурацкая с балабончиком, правый ботинок весь в грязи…
И тут до меня дошло: сейчас я и Владимир Викторович похожи на наши тачки. Я – на свой Volvo 440 GL, он – на свою ободраную, уныло уткнувшуюся в зад моей красавицы, гнилую «копейку». Погоди-ка, погоди-ка… И тут до меня по-настоящему дошло: уж дошло, так дошло!!! Владимир Викторович попал! Круто, очень круто попал! А я – хозяин! Кого он видит сейчас? Того первоклашку, что трясется от ужаса? Нет! Перед ним – крутой чувак на новенькой навороченой «тачиле», в дубленке, которая раза в два дороже его «копейки», с рыжим перстнем на пальце… погоди, вот достану «мобилу»!
Нет, реально его «ставить на деньги» я и не собирался, не тот уже был, что раньше, но вот попугать можно… Даже нужно… За вырваные годы.
В кармане услужливо грянул крутой полифонией имперский марш из «Звездных войн» – кто-то мне звонил. Вселенная разрешила мне его попугать. Я, не сводя надменно-презрительного взгляда с мнущегося Владимира Викторовича, достал трубу, мельком глянул, кто звонит и обрадованно вернулся к созерцанию бордовой физиономии своего бывшего учителя физкультуры. Тряхнув бандитским прошлым, я завязал такой разговор с одним из подчиненных из отдела инвестиционной деятельности:
- Але… Ле…
- Владимир Александрович???
- Шмель, ты, что ль? Здорово, братан.
- Но…
- Да ты мою тему слушай, братан. Меня тут, по ходу, вареж один обезбашенный стукнул «копейкой» в зад «Вольво», прикинь, да?
Я дико заржал, но не желая отдавать инициативу в разговоре ополоумевшему коллеге (с ним потом чуть дурно не сделалось), быстро продолжил, горланя вовсю:
– Ну, тут он сладко попал… ситуация серьезная… Да нет братан, я думаю – на вскидку – две штуки. Ну не гривень же… Да куда ж он убежит, ща ногу, бля, прострелю – никуда не денется… Ага… Да нет, он черт пробитый, сам разберусь. Мне терь колеса нужны на пару дней, пока порихтуют. «Тойоту» свою дашь?… Да надо, надо, – мне, бля, завтра на Кончу-Заспу – с людьми там встречаюсь – так че я как лох на старой «девятке» поеду? Не-е-е, «Опель» я свой слил, ты ж помнишь… этому… Валету, короче. Ну че, даешь тачку?… Без базара. Поляну накрою. Надо не забыть: это еще с черта штука… Ага… ну давай, братан.
Я прекратил связь и сунул телефон в карман. Более растерянного и подавленного человека, чем Владимир Викторович, я давно не видел. Погоди, самое страшное ждет тебя впереди, сладкий ты мой…
Я прочистил горло, двинул головой, чтоб захрустело в шее, выдержал паузу по Станиславскому и начал второй акт своего представления:
– Ну че, пидар мордатый, не обоссался еще?
Он не ответил. Я ехидно улыбнулся и собрался выдать следующую реплику… КАК ВДРУГ… посмотрел на него совершенно другими глазами. Это был жалкий, пожилой мужчина, совершенно убитый горем. Руки его тряслись, а по щекам все текли да текли слезы… Так ведь он и вправду обоссался!!!
– Ах ты ж… с-с-сыкун! – помертвевшими губами пробормотал я, и меня наконец прорвало.
Никогда в жизни я так не смеялся. Никогда, слышите, читатель, никогда! Я хохотал, как блажной, как не знаю кто! Из глотки моей вырывался смех, а из души утекал океан обиды, которую я затаил на этого человека. Смех мой становился все чище и чище, а потом я увидел, что это смеется тот маленький, худенький, бледненький первоклашка-букашка, который испугался страшного дядьку, а еще испугался потому, что разбил нос, а теперь… а теперь он УЖЕ НЕ БОИТСЯ! Он смеется своим чистым светлым смехом, каким с тех пор никогда не смеялся, самым искренним, самым замечательным смехом на свете. Я принимаю тебя, солнышко, я не буду обижаться, если ты опписаешься, слышишь, первоклашечка? Слышишь, Вовик? Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТАКОГО, КАКОЙ ТЫ ЕСТЬ. Я всей душой ЛЮБЛЮ СЕБЯ! Навсегда. Я продолжал надрывно рыдать, (сам не заметил, когда перестал смеяться), а внутри меня уже разжимались страшные тиски, черные челюсти, которые я никак не мог разжать. И древний, хищный сом моей ненависти к самому себе (а к кому же еще!!!) – мой самый страшный мучитель – под действием Великой Любви был исторгнут из моего сердца наружу. На асфальт. Брюхом вверх. Насовсем. Я понял – все! Блока больше нет. Блока больше нет.
Оставалось только одно. Я высморкался и сказал:
– Владимир Викторович, у меня больше нет к Вам никаких претензий. Я отпускаю Вас навсегда. Счастливо оставаться.
Он, не поднимая головы, ответил:
– Я тебя тоже узнал, парень.
Вот так я отпустил Владимира Викторовича. Вдруг я обратил внимание на свою «мобилу». Она лежала на асфальте «брюхом вверх», вся истоптанная. Видя мое недоумение, Владимир Викторович пробурчал:
– У тебя, когда ты… ну это… начала труба пищать. Так ты ее хрясь – и об асфальт. И ногами, ногами, ногами.
Я все понял. Прыгнул в тачку и улыбнулся. Нырнул в себя.
- Это ведь ты сделал, первоклашка?
- Я.
- А зачем?
- А затем, что у тебя начала звонить «мобила», ты мог бы отвлечься и не полюбить меня… а я ее – об асфальт! И ногами еще. Я давно не выходил, хотелось ножки размять.
- Молодец, солнышко!

Я задумался. Вселенная снова делает мне знак: в ее власти было оставить все по-старому. А она не оставила. Почему?
«Труба стоила четыреста баксов» – размышлял я. «Из-за того, что я разбил эту трубу, я полюбил себя. Хорошо, пойдем дальше. Получается, что я заплатил четыреста баксов за то, чтоб смог полюбить себя. Хорошо. А сколько бы я мог за это заплатить?». И тут я все понял. Я снова нырнул в себя:
- Эй, первоклашка, привет!
- Привет!
- Знаешь, а давай так сделаем: мы сейчас все продадим: машину, квартиру, ну все, что есть ценного. А деньги отдадим деткам.
- Каким деткам?
- Деткам, которых не любят.
- Давай!!!

Так я и сделал. Мне искренне захотелось отблагодарить Великую Вселенную за то, что она исцелила меня.
Сейчас я живу с родителями. Моя зарплата – около четырехсот долларов в месяц. На жизнь мне хватает. Любви мне тоже хватает.

Конец

Осталась одна формальность: с самого начала я задумал посвятить этот рассказ не одному, а двум любимым мною учителям. Обычно посвящения пишут вначале, но…

Посвящаю этот рассказ Владимиру Викторовичу – моему ЛЮБИМОМУ учителю