Компрометирующие сведения, Короткие рассказы и то, что не вошло в основные фики. Опции

[Annanaz]

Для начала выкладываю небольшой рассказик - альтернативную (и спойлеросодержащую) ветку событий "Смутного времени". AU, очень вероятен ООС. Встреча Исанн Айсард и Сельвина Вельна в 5 году ПБЯ, после победы Империи. Основная тема разговора - общий ребенок этой парочки, мнения которого о происходящем никто, естественно, не спрашивал.

Спасибо innatemnikova, без поддержки которой я бы это не выложила)

Ахтунг: мелодрама та еще. Дите очень альтернативное, и в "Смутном времени" не появится.

Человек из прошлого

Центр Империи - планета, без преувеличения, завораживающая. Особенно если смотреть на нее с высоты аэротрассы, проходящей по самому верхнему уровню столицы: стоит только выглянуть из окна машины, и перед глазами раскинется горящая многотысячными огнями, окутанная разноцветным туманом голографической рекламы, сверкающая величественными, невероятной высоты небоскребами картина, которой, казалось бы, не место в этой галактике - слишком прозаичной и обыденной для столь фантастического зрелища.

Именно таким Центр Империи предстает туристам и состоятельным приезжим. Жители столицы же лишь равнодушно пожмут плечами в ответ на восторги иномирян, почти наверняка почувствовав толику снисходительного пренебрежения: провинциалы, что с них возьмешь?

Исанн Айсард, директору Имперской разведки, до простиравшегося за окном великолепия не было ровным счетом никакого дела. Только что закончился очередной безумный день, и женщине не терпелось вернуться домой, чтобы урвать хоть несколько часов отдыха.
Вот уже полгода как гражданская война, совсем недавно грозившая разорвать Империю на части, понемногу стихала. Бился в агонии обезглавленный Альянс за восстановление Республики - лишившийся ключевых лидеров и источников финансирования, задыхающийся без ресурсов и боеспособного флота... не так давно это казалось лишь отдаленной перспективой. В какой-то момент - даже, страшно сказать, мечтой. Но вот уже несколько месяцев Исанн не столько занималась борьбой с восстанием, сколько разгребала последствия этой борьбы.

Война сильно потрепала Империю, что верно, то верно. Еще много времени уйдет на то, чтобы исправить вред, причиненный этой повстанческой заразой. Еще много бессонных ночей, изматывающей работы по двадцать часов в сутки... но кому сейчас легко?

Исанн усмехнулась, и игра светотени пугающим образом исказила ее черты: углубила ранние морщины, подчеркнула остроту скул и впалость щек, превратила благородную бледность кожи в болезненную.

Как же быстро пьянящее ощущение триумфа, оказывается, может смениться смертельной усталостью. Почти мгновенно смениться, задохнувшись под грузом не столь масштабных, но оттого не менее серьезных проблем.

Аэромобиль тем временем приближался к одному из небоскребов. Как и большинство других зданий в Правительственном районе, он располагался на значительном отдалении от ближайших строений: жители Корусканта умели ценить свободное пространство как никто другой - а обитатели элитных кварталов могли себе эту роскошь позволить.

Шофер мягко посадил машину на парковку и заглушил двигатель. Исанн терпеливо дожидалась, пока он распахнет перед ней дверь и подаст руку. Все движения - четкие, даже скупые, без лощености, какая порой проскальзывает у профессиональных лакеев. Коим этот человек, способный провести аэромобиль под обстрелом и скрутить в бараний рог всякого, кто имел неосторожность покуситься на жизнь начальницы, не являлся.

Отпустив шофера, женщина поспешно зашагала ко входу в пентхаус. Ночь выдалась довольно прохладной и ветренной; двух корускантских лун практически не было видно за сизыми тучами. Что-то зачастила метеослужба с дождями и сыростью. Это уже начинало раздражать.

Холл встретил ее привычной гулкой тишиной. Автоматически зажглись лампы, вмонтированные в потолок, и в их свете заиграла золотом богатая роспись - вязь причудливых узоров, гармонирующая с отделкой стен и отражающаяся на гладком, словно зеркало, полу из темного арбрийского дуба.

Кого-то эта роскошь могла повергнуть в шок, но Исанн пересекла холл, не задерживаясь. Даже шаг ускорила, чувствуя подступающую слабость: сходило на нет действие энергетика. Хорошо бы оказаться в постели до того, как она начнет валиться с ног от усталости. Уже сейчас подъем на второй этаж показался ей немногим легче пробежки по спортзалу с усиленной гравитацией.

Длинный, устланный мягкой ковровой дорожкой коридор кажется бесконечным. Как назло, ее спальня - чуть ли не в самом его конце, за гостевыми комнатами, бывшей спальней родителей, детской...

Тихий шорох открывающейся двери заставляет резко обернуться.

- Здравствуй, мамочка, - детский голосок звучит робко, даже опасливо. Девочка нерешительно переминается с ноги на ногу, готовая в любой момент юркнуть обратно в комнату. Огромные темно-карие глаза на смуглом лице смотрят неуверенно и немного виновато.

- Почему не спишь?

Вопрос прозвучал даже резче, чем Исанн намеревалась: сказывалась усталость и накопившееся за день раздражение.

- Я... - девчушка закусила губу. Сжала кулачки, комкая тонкую ткань ночной сорочки. - Просто поздороваться хотела, мамочка. Извини.

Вся сжалась, будто удара ждет. Нет, это уже даже не смешно: кем этот ребенок ее считает?

Женщина скривилась: в висок будто кто-то гвоздь вогнал и методично продолжал его забивать.

- Живо в постель, - она устало махнула рукой. - В школу завтра будет тяжело вставать.

Дежурные фразы, будто из универсального "детско-родительского разговорника". Не то чтобы Исанн требовалось что-то еще: играть в заботливую мамочку она не собиралась. Не было ни времени, ни сил, ни желания.

Больше не удостоив дочь и взглядом, она направилась к себе. Из-за слабости и головокружения приходилось придерживаться за стену.

Давала же себе зарок не принимать энергетики! Но при ее ритме жизни каф вряд ли поможет.

- Завтра выходной, мама, - раздался ей в спину тихий голосок. Но Исанн его уже не слышала, закрывая за собой дверь спальни.

* * *

Агнесса потопталась на пороге еще некоторое время. Смотрела на дверь напротив, надеясь... на что? Что мама сейчас выйдет и заботливо спросит, все ли у нее хорошо?

Глупости какие. Мама слишком устала для этого. Она всегда либо слишком устала, либо слишком занята. Либо зла, и тогда ей лучше и вовсе на глаза не попадаться.

Девочка шмыгнула носом. Обиженно, почти зло.

Ей очень повезло. Ей следует быть благодарной. Она рождена вне брака, но мама все равно заботится о ней и не пытается скрыть ото всех. Она не бросила свою дочь, хотя дедушка пытался заставить ее это сделать.

Значит, она ее любит. Иначе не забрала бы из приюта.

Агнесса часто это повторяла. Особенно когда было плохо. Но, сказать по правде, легче от этих мыслей почему-то не становилось.

Может быть, это потому, что она плохая? Неблагодарная?

А может, и не из-за чего расстраиваться? Сейчас половина четвертого ночи, а мама только с работы вернулась. Конечно, она устала. Ей не до возни с ребенком.

Но ей всегда не до возни. Только на то, чтобы наказать, она еще иногда находит время. А так даже не посмотрит лишний раз.

Жалобно всхлипнув, Агнесса вернулась к себе в комнату. Плюхнулась на мягкую постель. Запустила руку под подушку, нащупывая круглый металлический приборчик - маленький проектор, на котором можно было смотреть разные голоизображения - неподвижные или с нехитрой анимацией.

Это штучку девочка нашла, когда как-то раз тайком пробралась в комнату деда. Не то чтобы ей запрещалось туда заходить, но почему-то Агнесса была уверена: маме лучше не знать, что она там лазила.

Впрочем, комната оказалась довольно скучной: разве что парадный мундир с наградами, который аккуратно висел в шкафу, был классный. Даже красивый. Да еще пыльная шкатулка с женскими украшениями, точно не мамиными: иначе бы они на ее туалетном столике лежали. Наверное, бабушка носила.

Проектор Агнесса нашла, уже собравшись уходить: он стоял себе на прикроватной тумбе, почти незаметный за массивными часами. Он же оказался единственной вещью, которую девочка прихватила с собой. Из-за голографий.

Она частенько рассматривала их - эти картинки из жизни... вроде как ее семьи. Такой счастливой, такой... будто из голофильмов или рекламы.

Агнесса привычно перещелкивала кадры, глядя куда-то сквозь них.

Ее бабушка ушла от мужа. Ее дедушка был жестоким человеком, который приказал отправить в приют родную внучку. Но почему-то на этих старых голографиях мама выглядела очень счастливой.

За окном уже занимался рассвет. Серый и хмурый. А маленькая девочка все любовалась чужой жизнью, представляя на месте мамы - себя, на месте бабушки - маму... только на месте дедушки представлять было некого.

Но и так выглядело здорово.

* * *

К звонкам посреди ночи Исанн была привычна: всевозможные катастрофы вселенского и локального масштабов правил вежливости не знали, а потому нередко требовали к себе внимания в совершенно неурочное время. Комлинк оказался у нее в руке еще до того, как она успела толком продрать глаза.

- Исанн?

Густой бас, раздавшийся из динамика, сначала показался женщине незнакомым. Узнавание пришло через пару секунд. Отозвалось гнилостным привкусом на губах и желанием немедленно сбросить вызов.

- Что тебе нужно?

Резкие, холодные слова. И не подумаешь, что когда-то она была готова улететь с этим человеком на край галактики. Что на протяжении нескольких месяцев зарывалась в работу с головой лишь с одной целью - заглушить боль потери, грозящую свести ее с ума... и все равно по ночам бессильно выла в подушку, думая, что никогда больше не услышит его голос. Каким же родным тогда он для нее был...

А теперь - глухое раздражение. И злоба. Больше ничего в душе не осталось по прошествии этих восьми безумных лет.

- Обойдемся без лишнего официоза? Очень хорошо. Я не хочу разговаривать по комлинку, Исанн. Мой аэромобиль стоит на парковке перед твоим пентхаусом. Надеюсь, ты будешь достаточно любезна, чтобы меня впустить?

Судя по голосу, он и мысли не допускает, что она не захочет с ним ни о чем говорить. Самоуверенный шаак. Не о чем им больше разговаривать... если только он за старое не возьмется, превратив свою планету в новый рассадник терроризма.

Впрочем, получив власть, он резко поумнел. Понял наконец, что это такое - борьба с Империей, и чем она грозит маленьким, но очень гордым планетам. Видно, хорошо на него повлиял тот день, когда он лишь чудом избежал гибели.

- Если у тебя ко мне официальное дело, обращайся в рабочее время. Если нет - нам говорить не о чем. Ты мне все сказал восемь лет назад.
Комлинк больно впился в ладонь. И как у него хватило наглости явиться к ней после всего, что было? После всего, что она пережила по его милости? После того, как эта тварь обзавелась короной, женой и двумя детьми, вычеркнув ее из своей жизни?

- Если настаиваешь, я добьюсь официальной встречи. Я не собираюсь оставлять этот вопрос нерешенным, Исанн. Так или иначе, но тебе придется со мной поговорить.

Спокойная властность. Непоколебимая уверенность в себе. И чуть-чуть завуалированной угрозы. Хорош. Заслушаться можно. Хорошо блефует, учитывая, что рядом с ней он - практически никто. Как директор Имперской разведки она имела куда больше власти, возможностей и авторитета, чем король независимой планетки на границе Дикого космоса.

Но Сельвин всегда был неисправимо упрям. С таким настроем он и впрямь не успокоится, пока не поговорит с ней.
Пусть. Чем раньше она его выслушает и укажет на дверь, тем быстрее он уберется на свой проклятый Дромунд-Каас. Прочь с Корусканта и из ее жизни.

- Хорошо. Я приму тебя через несколько минут.

Он начал что-то говорить, но Исанн уже сбросила вызов. Кинула взгляд на окно и тихо выругалась сквозь зубы.

Восемь лет назад она была бы вне себя от счастья, узнав, что Сельвин жив. Появись он на пороге - в слезах кинулась бы ему на шею, вмиг позабыв, что она, вообще-то, бесчувственная змея (такую репутацию Исанн снискала задолго до того, как стала директором Разведки). Сейчас же встречу с ним она бы с радостью променяла на пару часов сна.

* * *

Агнессе сегодня не спалось. Вот не спалось, и все тут. Она честно выключила свет, забралась под одеяло и поворочалась с час. Или чуть больше. Или чуть меньше. Во всяком случае, вскоре ей страшно захотелось есть: с самого ужина у нее во рту маковой росинки не было, а он был аж в шесть часов вечера.

Для очистки совести полежав еще немного с закрытыми глазами, девочка бодро спрыгнула с кровати. Из комнаты она выбиралась на цыпочках, затаив дыхание и навострив слух: не хватало еще разбудить маму - ругать будет страшно и затрещину-другую наверняка отвесит. Впрочем, стены и двери дома толстые, а ходит Агнесса тихо.

За окнами занималось на редкость хмурое утро. Наверняка под стать целому дню окажется - скучному и невыносимо долгому. Будь погода получше, хоть можно было бы уговорить гувернантку сводить ее куда-нибудь. Но нет, она ж до жути боится, что подопечная простынет по дороге (пусть даже это будет дорога от спидера к какому-нибудь зданию). Значит, весь день придется просидеть дома за всякими дополнительными уроками, периодически прерываясь на книжку или голофильм. Весело-то как. Скорее бы уже двенадцать исполнилось, чтобы мама хоть иногда брала ее на балы и приемы! Правда, мама говорит, что ничего веселого в них нет. Зато там красиво, это уж точно. И нарядные платья Агнесса очень любила.

Замечтавшись, девочка пропустила ступеньку и едва кубарем не полетела с лестницы, лишь чудом успев повиснуть на перилах. Сдавленное "ой" вырвалось немного запоздало, когда ее босые ноги уже крепко стояли на ступеньке.

Второе "ой" было уже мысленное. И куда более испуганное.

Из коридора на нижнем этаже раздавались голоса. Резкие, недовольные. Один - точно мамин. И она была страшно зла. Настолько, что Агнесса побоялась бы к ней подойти даже с каким-нибудь серьезным вопросом вроде плохого самочувствия - подождала бы более подходящего момента. А второй голос был мужским - низким, но красивым. Такие, наверное, у отважных воинов из фантастических книжек должны быть. Но он тоже звучал как-то недружелюбно...

Голоса приближались. Стали слышны шаги - громкий и будто сердитый стук маминых каблуков и тяжелая мужская поступь.

Умом-то Агнесса понимала, что ей надо побыстрее бежать в свою комнату: нечего на глаза взрослым попадаться. Но она не шелохнулась, застыв, будто в ступоре. Почему-то было безумно интересно узнать, что же это за гость такой, и о чем мама будет с ним говорить.

Девочка знала, что такими вещами ей интересоваться нельзя. У мамы очень опасная работа. Иногда ей приходится общаться с очень плохими и опасными людьми. Но она же не собирается попадаться этому человеку на глаза! Так, всего лишь посмотрит издали...

Агнесса устроилась на ступеньке, усевшись на корточки. Прижалась к толстому столбику перил, надеясь, что за ним ее будет не так сильно заметно. Так себе укрытие, конечно, но хоть какое-то! Если маме или ее гостю не вздумается посмотреть вверх, то они ничего и не заметят. Плохо будет, если решат на второй или третий этаж подняться.

Девочка нервно сглотнула. За подслушивание мама и ремнем отхлестать может, особенно если в плохом настроении. А настроение у нее явно хуже некуда...

- Я хочу ее увидеть, Исанн.

Все опасения тут же вылетели из любопытной детской головки. Это кто же такой важный может разговаривать с ее мамой так, будто приказ отдает?! На императора или лорда Вейдера точно не похож. Значит, этот странный дядька похож на дурака. Или все-таки...

Чтобы лучше видеть, что происходит внизу, Агнесса подалась вперед, почти до боли упершись лбом в витой деревянный столбик. Прищурила глаза, присматриваясь. Мужчина был высокий - на голову выше мамы - и широкоплечий. Одет во все черное - только по вороту и рукавам куртки шло золотое шитье.
Может, и правда лорд Вейдер, только без доспехов? Мало ли, как он без них выглядит? Но тогда что он здесь делает?

- Исключено. Если ты только за этим ко мне явился, можешь уходить.

Голос мамы - резкий, презрительный. Слова будто сквозь зубы цедит. Значит, гость все-таки дурак, а не Вейдер.

В этот момент произошло нечто, для Агнессы совершенно немыслимое: мужчина схватил ее мать за локоть и резко дернул на себя. Склонившись к ней так близко, что его черные волосы заслонили ее лицо, прорычал:

- Я никуда отсюда не уйду, пока не увижу своего ребенка! Агнесса - моя дочь, и не моя вина, что ты не удосужилась сказать мне о беременности!

Они говорили что-то еще. Кажется, мама вырвалась, рассерженно шипя что-то вроде: "Ты что себе позволяешь?!"... это прошло как-то мимо Агнессы. Она будто вмиг ослепла и оглохла, не замечая ничего вокруг себя. Голоса слышались ей так приглушенно, будто ее уши были набиты ватой.

Это... это как так? Мама же говорила, что ее папа умер... говорила еще, что дочь была ему не нужна... а тут... ну не может такого быть. Так в сказках только бывает. Не может же этот человек быть...

Девочка зажала ладошками рот, сдерживая пораженный возглас. Но движение вышло запоздалым: и мама, и человек, назвавший себя отцом Агнессы, почти синхронно вскинули головы вверх. Глядя прямо на нее.

Сердце екнуло и рухнуло куда-то в район живота. Дыхание сперло в груди; почему-то слегка затошнило. Короткий взгляд на мать - и в голове вспыхнула паническая мысль: "Убьет".

- Здравствуйте... - непослушными губами пролепетала Агнесса. Поднялась на ноги, дрожа, как лист на ветру. - Мам, прости, пожалуйста...

Девочка понятия не имела, что будет дальше. Но в одном была почти уверена: на сей раз ей извинениями не отделаться.

Мужчина (назвать его "папой" даже мысленно у Агнессы не получалось) неспешно приблизился к лестнице. С улыбкой протянул руку:

- Ну здравствуй, красавица. Спускайся давай, раз уж попалась.

Он говорил очень ласково, с доброй насмешкой. От его слов так и веяло теплом, а рука казалась крепкой и надежной. Агнесса и сама не заметила, как шагнула на ступеньку ниже, робко улыбнувшись в ответ.

Взгляд, случайно брошенный на мать, подействовал как ушат ледяной воды. Девочка застыла на месте. Посмотрела на маму растерянно и виновато, не решаясь больше сделать и шага без ее разрешения.

Лицо женщины немного смягчилось. Самую малость, но все же.

- Можешь спуститься, - холодно произнесла она. - И поздоровайся с гостем как подобает.

Дважды повторять девчушке не пришлось: вниз она сбежала едва ли не вприпрыжку - от чего ее удерживал только строгий взгляд мамы, будто впивавшийся в тело ледяными иголками. А вот с "поздороваться как подобает" вышла проблема: собравшись было присесть в реверансе (книксен был бы уместнее, но уж очень захотелось похвастаться перед мамой умением делать правильный реверанс), девочка запоздало вспомнила о своем внешнем виде. Кружевная ночная сорочка, взлохмаченные косички... хороша леди!

Агнесса почувствовала, как щеки заливает румянец. От этого стало совсем стыдно: неодетая, растрепанная, да еще и красная, как тви'лечка...

Она так и замерла, смущенно кусая губу и переводя тревожно-виноватый взгляд с мамы на... того, кто называл себя ее отцом. Как себя вести, девочка не знала.
Отступивший было страх вновь пополз по коже холодными мурашками: вот сейчас она выведет маму из себя, и та ее прогонит. Так Агнесса и не узнает никогда, действительно ли этот человек - ее папа...

Понять, разозлилась ли мама, было невозможно: она и без того была очень сердита. А вот гость точно не разозлился. И не смотрел на нее осуждающим взглядом. Он... рассмеялся - весело и совсем не обидно. С улыбкой потрепал ее по голове, еще сильнее взлохмачивая косички.

- Чего испугалась, малышка? Я не кусаюсь. Честно-честно.

Издали он показался Агнессе очень суровым. А вот теперь - не казался ничуть: с этой его замечательной улыбкой и добрыми темно-карими глазами... глазами такого же цвета, как у нее. И кожа у него была такая же смуглая...
Агнесса чуть вздрогнула, когда мужчина подцепил пальцами ее подбородок: мама так делала, только когда ругалась. Правда, держала она крепче и гораздо больнее. Он же лишь слегка приподнял девочке голову и долго-долго смотрел ей в глаза - тепло и почему-то грустно. Ласково погладил по щеке - и Агнесса сама не заметила, как стала льнуть к его ладони, глупо улыбаясь.

- Я не боюсь, - совершенно честно ответила она. И, поколебавшись, робко прошептала:

- А вы правда мой папа?

На самом деле, Агнессе уже все было понятно. Тут и спрашивать незачем, у него же все на лице написано! А еще она чувствовала, что это не может быть ошибкой или ложью... ну вот просто не может, и все тут!

Ведь не может же?!

- Правда, - ответила вместо гостя мама - таким тоном, будто обвиняла того в тяжелейшем из преступлений. - Это значит не так уж и многое, Агнесса.

Волшебство растаяло, будто замечательную и добрую сказку вдруг переключили на новости с передовой.

- "Не так уж и многое"? - папа резко обернулся. Из его голоса вмиг исчезла вся теплота и мягкость: теперь он гремел, будто раскаты грома. - Может, хотя бы это ты за девочку решать не будешь?

Агнесса испуганно дернулась. Рефлекторно сделала шаг назад, но отец крепко стиснул ее плечо - сильно, почти до боли. Девочка сдавленно пискнула, и хватка тут же ослабла; папа даже успокаивающе погладил ее по голове другой рукой.

Агнесса только сжалась еще сильнее - растерянная, напуганная и ничего не понимающая. Почему они так относятся друг к другу? Почему мама смотрит на папу таким взглядом, от которого хочется съежиться и забиться в угол потемнее? Почему папа, только что бывший таким добрым и ласковым, сейчас снова стал таким... злым? Прямо как в тот момент, когда кричал на маму, требуя показать ему дочь...

- Я ее мать, Адан, - имя она почему-то произнесла с едкой насмешкой, - и не хочу, чтобы Агнесса после твоего ухода мучилась глупыми и опасными иллюзиями.

- О каких иллюзиях ты говоришь? Не знаю, что ты успела себе придумать, но я просто хочу увидеть своего ребенка.

- Увидел? А теперь покинь нас, будь так любезен. Думаю, мы с тобой люди достаточно приличные, чтобы не устраивать сцен.

И тут Агнессу как острой иголкой кольнуло, выдергивая из ступора. Страх и растерянность отступили; все вопросы вмиг стали казаться глупыми и совершенно не важными по сравнению с тем, что сейчас папа может уйти, и Агнесса никогда его больше не увидит.

- Но я не хочу, чтобы он уезжал! - воскликнула девочка и запоздало ужаснулась: она повысила голос в присутствии мамы, да еще и посмела ей перечить! Но испуг тут же был загнан куда подальше: ее родного папу сейчас прогонят, а она будет молча наблюдать, потому что наказания боится?! - Мамочка, разреши ему остаться хотя бы ненадолго! Пожалуйста-пожалуйста!

На глаза навернулись слезы, и Агнесса тут же утерла их кулачком: нечего папе думать, будто она какая-то плакса!

- Пожалуйста, мамочка, - повторила она тише, глядя на мать преданно и умоляюще.

С тем же успехом она могла бы попытаться растопить карбонит зажигалкой.

- Агнесса, мы с тобой позже поговорим. А пока иди к себе.

- Но...

Обычно Агнесса слушалась беспрекословно. Особенно когда мама говорила таким тоном: спокойным не потому, что она не злилась, а потому, что кричать пока не хотела. Но сегодня Агнесса вообще натворила много чего, на что вряд ли бы осмелилась в любой другой день.

- Иди, - с нажимом повторила мать, недобро сверкнув глазами. - И не вздумай выйти без моего разрешения.

Девчушка подняла взгляд на отца, отчаянно прося поддержки. Он ведь скажет маме, чтобы она ее не прогоняла?! И уговорит разрешить ему остаться хотя бы на пару часов. В конце концов, они же когда-то любили друг друга... ведь любили?

Удар пришел, откуда Агнесса его совсем не ожидала: папа похлопал ее по плечу и слегка подтолкнул вперед.

- Иди, малышка. Нам с мамой сейчас нужно очень серьезно поговорить наедине, так что не зли ее. Ты же не хочешь, чтобы она меня загрызла? Глянь, как глазами сверкает.

Поняв, что поддержки ждать неоткуда, девочка сокрушенно понурила голову.

- Мамочка, ты ведь дашь нам с папой немного поговорить? Хотя бы совсем чуть-чуть?

"Нет" из уст мамы обычно означало окончательный и бесповоротный отказ, после которого хоть на колени становись - все равно не поможет. Но, видимо, сейчас что-то было такое во взгляде и умоляющем голосе Агнессы, что заставило смягчиться даже ее.

- Посмотрим.

В свою комнату девочка поднималась, почти окрыленная: "посмотрим" - это все-таки не "нет".

* * *

Она стояла напротив огромного панорамного окна - точеный темный силуэт на фоне грязновато-розового неба и небоскребов, пронзающих тучи мрачными серыми шпилями. Статная и величественная, как королева. Прекрасная, как дама с картины безбожно льстящего и без того красивой клиентке портретиста. Холодная и совершенно чужая - будто и не ее он когда-то любил больше жизни, ласкал жаркими ночами и был готов голыми руками порвать любого ее обидчика.

Отправляясь на Корускант с дипломатическим визитом, Адан опасался, что стоит ему увидеть свою бывшую возлюбленную и бывшего же смертельного врага - и старые чувства вновь вспыхнут пламенем не хуже напалмового. Вмиг вернется и ненависть к женщине, уничтожившей его старую жизнь, в которой он еще звал себя Сельвином Вельном, и любовь к той, что была его единственной радостью на протяжении того безумного кровавого месяца.

Видимо, у любви все же есть срок годности. Или идиотизм с годами лечится.

- Зачем ты пришел?

А все-таки голос у нее восхитительный: хрипловатый, но не низкий и отнюдь не грубый. Помнится, он любил смотреть на нее, когда она говорила о чем-то: не слушая слов, но наслаждаясь их звучанием, любуясь движениями полных губ, ловя взгляд разноцветных глаз... а вот на ее тело он смотрел редко - предпочитал зрительному образу тактильные ощущения.

Адан встряхнулся, сбрасывая наваждение. Все-таки сидело что-то глубоко в памяти - тоска по утраченному прошлому, по мертвецам, оставшимся там... по себе самому, каким он был восемь лет назад. И по женщине, которой никогда не существовало на самом деле.

Ностальгия, не более - по временам, дряннее которых Адан не знал и искренне надеялся, что знавать не придется. Он не затем решил провести лишний день на этой насквозь прогнившей планете, чтобы воспоминать о совершенных когда-то глупостях.

- Я уже сказал тебе, зачем. У тебя растет моя дочь.

Неужели эта женщина надеется, что он использовал ребенка как предлог, чтобы поговорить с ней наедине? Напрасно, если так. Агнесса - вот и все, что хорошего вышло из их отношений. Но девочка и впрямь замечательная: умненькая, красивая и с характером - видно, что мать ее в ежовых рукавицах держит, а дите все равно настоять на своем не боится!

Его дочурка. И никаких тестов не нужно, чтобы в этом убедиться, и никакой Силы (которая на Корусканте ощущалась как мелкий и грязный ручеек: воды из него много не зачерпнешь, да и зачерпывать противно).

- Твоя дочь? - переспросила Исанн с хриплым смешком, резко оборачиваясь к собеседнику. - Нет, Сельвин. Она не твоя. Ты потерял всякое право называться ее отцом восемь лет назад.

- Не я вонзил нож тебе в спину, - Адан чувствовал, что снова начинает закипать. Она еще имеет наглость обвинять его в чем-то! - Не я одной рукой обнимал тебя, а второй посылал карательные отряды на твоих людей!

- А без патетики? Я уж думала, ты это перерос. А жаркие речи меня давно уже не возбуждают.

Она улыбалась - холодно и без тени веселья. Скорее даже растягивала губы в оскале, потому что улыбкой это выражение язык не поворачивался назвать.

Интересно, сейчас хоть что-нибудь способно возбудить эту змею, кроме мучений пленников? Нездоровая страсть госпожи директора к чужой боли была фактом довольно известным.

Отвлекшись на посторонние мысли, Адан почувствовал, как понемногу ослабевает разгоревшаяся было ярость. На Дромунд-Каасе, где за Силой даже не надо было тянуться - она сама просилась в руки - он очень быстро научился обуздывать злость: уж очень разрушительный эффект она могла произвести, вырвавшись из-под контроля.

- Можно и без патетики, Исанн, - произнес он совершенно спокойно. - Я не знал. Скажи ты мне, что у нас будет ребенок...

- Если бы я сама знала, хочешь сказать? Ничего бы не изменилось. Ты все равно бы сел за штурвал того транспортника и понесся взрывать ту орбитальную станцию. Вместе со мной и нерожденным ребенком. Ты был фанатиком, Сельвин. Ты бы посчитал Агнессу своим позором - прямо как мой отец. В своей твердолобости вы с ним были очень схожи.

А ведь очень хочет уколоть побольнее! И еще лет пять назад у нее бы это, скорее всего, получилось. Но... был, чего тут отрицать. И, вполне возможно, к дочери - крови врага, отродью предательницы - отнесся бы именно так. Особенно в том состоянии, в каком он тогда пребывал.

- Вижу, сейчас ты стал умней, - продолжила Айсард до отвращения надменно. - Именно поэтому я с тобой разговариваю, а не попросила охрану вежливо выпроводить тебя вон. И вот, что я тебе скажу: оставь мою дочь в покое. Убирайся на свою новую драгоценную родину, к своей желтоглазой красотке-жене и детишкам. Им ты нужен. Агнессе - нет.

Адан покачал головой, скрывая грустную усмешку. Неужели она решила, что он собирается бороться с ней за право воспитывать дочку? Или как минимум докучать своим частым присутствием? Видимо, любая мать теряет разум, когда дело касается ее ребенка. Агнесса - девочка замечательная, это видно. Он бы наверняка любил ее... не стань она ему чужой еще до рождения.

- Нет, Исанн. К сожалению, все наоборот. Девочка была мне рада. Но моей жене нужен муж, детям - отец, а планете - правитель. Я не могу тратить время на Агнессу, даже если бы ты вдруг решила мне это позволить.

- Тогда зачем ты явился?

- Она все-таки моя дочь, - Адан равнодушно пожал плечами. - Я не мог улететь с Корусканта, не увидев ее. Не убедившись, что у нее все хорошо. Жаль, конечно, что девчушка слышала наш разговор. Я вообще не хотел говорить, кем ей прихожусь.

От этих слов на душе стало гадко: причинять малышке боль не хотелось. Она так радовалась ему, так уговаривала мать разрешить ему остаться... еще тогда он почувствовал себя предателем, а сейчас это чувство отчего-то усилилось десятикратно. Теперь у него нет права уйти просто так - не сейчас, когда дочь так ждет его.

- Так уходи. Тебе нечего здесь делать.

Скорее всего, слух подвел его на мгновение. Не могла же в голосе Снежной королевы промелькнуть... горечь?

Айсард молча наблюдала, как он приближается к ней. Наблюдала, не шелохнувшись, с поистине царственным спокойствием. Красивая, как и прежде... а ведь она действительно почти не изменилась. Сейчас, в рассветном полумраке, скрывающим ранние морщины и сглаживающим заострившиеся черты лица, она казалась почти такой же, как и восемь лет назад... если не смотреть ей в глаза. Вот во взгляде не осталось ничего от той веселой, полной жизни красавицы, какой была Сиена Джайлз. Какой была Исанн Айсард... точнее, была какая-то ее часть, скрытая от посторонних глаз и тихо чахнувшая за маской хладнокровной разведчицы - за ненадобностью... но она была мертва. Скорее всего, именно восемь лет, над орбитой Рутана, и погибла. Как погиб Сельвин Вельн - человек, которым Адану Рессевену иногда очень хотелось стать вновь.

Адан и сам не заметил, как протянул ладонь и крепко стиснул ее пальцы - но, что удивительно, она не отпрянула. Застыла, будто зачарованная; глядя на него огромными, почти черными из-за расширившихся зрачков глазами.

- Мне нужно поговорить с Агнессой. Один раз. После этого я уйду. Обещаю.

Он почти чувствовал ее дыхание на своем лице. Видел, как часто вздымается грудь, затянутая в синий бархат, как напрягаются мышцы на изящной шее...

- Обещаю, - шепотом повторил Адан. А его рука уже тянулась к локону, чернеющему на обнаженной ключице...

И в этот момент женщина не просто отпрянула - шарахнулась в сторону. Отошла к окну, обхватив себя руками и часто дыша.

- Убирайся, Сельвин, - процедила она, сердито оправляя одежду. - Или ты решил покопаться в том, что осталось от наших отношений? Зря. Старые трупы обычно крайне неприглядны.

- Так ты дашь мне спокойно поговорить с Агнессой?

Он и сам тяжело дышал, тщетно пытаясь унять бешеное сердцебиение. Хотелось плеснуть в лицо ледяной воды - кожа, казалось, пылала.

"А все-таки сидит что-то такое в памяти... и на ностальгию это уже не похоже".

- Иди, - ее голос все еще был более хриплым, чем обычно. - Поговори с девчонкой и убирайся прочь.

Адан смотрел на нее еще несколько секунд, проглатывая вертящиеся на языке слова. Глупые слова - бывшие уместными восемь лет назад, но не сейчас. А потом просто развернулся и зашагал прочь из гостиной, ни разу не обернувшись назад.

"Она права. Старые трупы и впрямь имеют очень неприглядный вид - а между нами их слишком много".

* * *

Вообще-то, Агнессе не разрешалось сидеть на подоконнике. Это был один из немногих запретов, которые девочка нарушала регулярно: она не виновата, что окно в детской расположено так высоко! А сейчас этот глупый (нет, ну правда же - глупость!) запрет волновал ее меньше, чем когда-либо: окно выходило на парковку, на которой с минуты на минуту должен появиться папа. Пока же девочка не сводила глаз с его аэромобиля, одиноко стоявшего на дюрастиловой площадке: ей казалось, что он улетит, стоит только отвернуться.

Ждала она уже достаточно долго: папа попрощался с ней минут десять (если не все пятнадцать) назад, а на улицу до сих пор не вышел. Видимо, с мамой о чем-то разговаривает. Девочке ужасно хотелось прокрасться вниз, чтобы узнать, о чем, но злить маму не хотелось: и так, скорее всего, от нее за сегодняшнее достанется.

Впрочем, Агнессу это расстраивало не слишком: кто знает, смогла бы она поговорить с папой, если бы сегодня утром тихо сидела у себя в комнате. А теперь у нее еще и номер его комлинка есть! Правда, звонить по нему можно не очень часто и обязательно тайком от мамы.

От одной мысли об этом у девочки стыдливо запылали уши. Обычно, когда она пыталась что-нибудь скрыть от мамы, это кончалось плохо: быстрым разоблачением и, почти всегда, наказанием. Но ничего, этот свой секрет она будет хранить очень хорошо. Агнесса покрепче сжала в кулачке мятый листок флимсипласта. Надо бы сделать несколько копий - на случай, если мама найдет и отберет.

И чего они с папой так друг на друга злятся? Папа ничего ей объяснять не стал, как она ни пыталась его разговорить. Все отшучивался. А мама наверняка отмахнется со своим вечным "не приставай с вопросами" - если вообще не запретит говорить об отце.

Девочка поерзала, устраиваясь поудобнее. Прислонилась лбом к окну и провела пальцем по транспаристилу, вычерчивая невидимые узоры. На душе вдруг сделалось ужасно тоскливо - чуть ли не до слез. С папой они пообщались всего ничего, а ему уже улетать пора. И на Корускант он в ближайшее время возвращаться не собирается... скорее всего - даже в ближайшие несколько лет. У него очень-очень много дел, прям как у мамы. А еще другие дети. Ее младшие брат с сестрой, которых он наверняка любит гораздо больше. Папа ничего такого не говорил, но Агнесса же не дурочка... ее он сегодня в первый раз увидел, а их - всю жизнь растил.

Задумавшись, она едва не упустила момент, когда папа вышел на площадку. Девочка тут же встрепенулась и принялась махать ему рукой - и радостно улыбнулась, когда он поднял на нее взгляд и помахал в ответ.

Правда, улыбка ее была не такой беззаботной, какой могла бы быть еще пару минут назад. Но все-таки Агнесса продолжала улыбаться даже после того, как аэромобиль оторвался от площадки и стал стремительно набирать высоту.

Еще день назад у нее не было папы, а сегодня - есть, пусть и где-то далеко. И этого девочке было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя куда более счастливой, чем вчера.

* * *

На прощание они обменялись сдержанными кивками. Даже слова друг другу не сказали - это было ни к чему. Им давно уже не о чем говорить. Или же наоборот - слишком много накопилось тем, общаться на которые не было желания ни у нее, ни у него.

Исанн равнодушно наблюдала, как аэромобиль Сельвина постепенно исчезает вдали, затерявшись среди бесконечного транспортного потока. Ушел - и скатертью дорога. Нечего ворошить прошлое, компрометирующее и неприятное как для нее, так и для него. Что до той странной вспышки эмоций... подсознание иногда выкидывает дикие шутки.

Бросив взгляд на комлинк, женщина удивленно хмыкнула. Семь утра - и до сих пор ни одного пропущенного вызова. Странно, раньше проблемы выходных дней не признавали. Возможно, это неплохой повод самой вспомнить об их существовании... ну, или появиться в штабе хотя бы на час-полтора позже обычного - что казалось куда более реальным.

Ах, да. Еще следовало зайти к дочери и выяснить, что ей наговорил Сельвин. Не хватало только с неадекватным поведением девчонки разбираться после этого милого, пусть и кратковременного воссоединения. Черта с два она позволит Сельвину хоть как-то влиять на ребенка, на которого в свое время было потрачено столько времени и нервов!

Наверх Исанн поднималась, кипя от вновь вспыхнувшей злости на бывшего любовника. Да и на себя - за то, что не выставила его вон немедленно, избавив себя тем самым от лишней головной боли.

Когда она переступила порог детской, Агнесса едва не свалилась с подоконника, испуганно ойкнув. Спрыгнула на пол и тут же принялась увлеченно рассматривать кружевные узоры на подоле ночной сорочки.

- Мам, я... - виновато начала она, но Исанн оборвала ее сбивчивые оправдания взмахом руки. Присев на постель, подозвала к себе:

- Подойди, Агнесса.

Девочка сделала пару робких шагов вперед и застыла напротив нее. Склонила голову, глядя на мать со смесью робости и любопытства.

- Присядь.

Агнесса несмело пристроилась рядом. Сжалась, опустила плечи. Потянулась было к кончику косички, но, опомнившись, благовоспитанно сложила руки на коленях.

- Спасибо, мамочка, - неожиданно подала она голос. - За то, что разрешила с папой поговорить. Он... хороший, - пискнула девочка и тут же испуганно умолкла, заметив, как недобро сощурились глаза Исанн. Неожиданно встрепенулась, вскинула голову, решительно отбрасывая косички за спину:

- Но ты все равно лучше, - выпалила она, широко распахнув глаза - видимо, для пущей убедительности. - Ты обо мне всю жизнь заботишься, хотя тебе некогда и тяжело. А он только появился и тут же уехал.

Не успела Исанн отойти от этого откровения, как Агнесса, набрав в грудь побольше воздуха, крепко обхватила ее за талию. Уткнулась лбом ей в грудь и плотно зажмурилась - не то от избытка чувств, не то ожидая гневной отповеди.

- Я тебя люблю, - прошептала девочка совсем тихо - и вздрогнула, когда ладонь Исанн легла ей на макушку. По мере того, как женщина ласково перебирала волосы Агнессы, плечи девчушки становились все менее напряженными, а дыхание - беспокойным.

Исанн промолчала - только покрепче прижала дочь к себе. Любит она... но вместо саркастической усмешки на губах почему-то появилась едва заметная, но искренняя улыбка.

А ведь она все-таки привязалась к ней. К этому назойливому существу, этой обузе, этому постоянному напоминанию о прошлых ошибках и слабостях, которое Исанн почему-то так и не смогла оставить в приюте.

Да кого она обманывает... любит она эту девчонку. Полюбила с первого дня, как увидела ее - визжащий окровавленный комок, который уносила прочь от нее акушерка с каменным лицом. Недаром одно лишь воспоминание об этом до сих пор заставляло Исанн сжимать кулаки в бессильной ярости.

Что ж, если хоть кто-нибудь попытается снова отнять у нее дочь, Исанн наглядно покажет этому самоубийце: есть множество способов заставить кого угодно молить о смерти, словно о величайшей милости.

- Я тоже тебя люблю, малышка, - прошептала она, впервые в жизни целуя дочь.

Сообщение отредактировал Annanaz - 5 Февраль 2015, 00:38

[Annanaz]

Агнесса смутно помнила, как попала в больницу: в памяти отложилось только бесконечное мельтешение белых коридоров, ярких пятен света и людей в белых халатах. Еще она пару раз видела дридов - довольно страшных, с какими-то шприцами, скальпелями, зажимами и прочей гадостью вместо обычных манипуляторов. Всю дорогу ей было ужасно плохо и хотелось спать, а потом ее подняли и положили на стол, и... все. Проснулась девочка уже в просторной палате со светло-голубыми стенами и большим окном, выходящим на Императорский дворец.

На него она сейчас и смотрела, угрюмо размазывая кашу по тарелке. Левой рукой Агнесса орудовала не очень-то ловко, поэтому периодически капелька-другая каши оказывалась на одеяле. Доктор говорил, что правой рукой можно будет пользоваться недели через полторы: насколько девочка поняла, ей вырезали из плеча целый кусок мяса и заменили его синтплотью, так что некоторое время там все будет болеть. Агнесса пока чувствовала только странное онемение, но ей сказали, что это нормально и скоро пройдет.

Голова слегка закружилась, и девочка без сил откинулась на подушку. Есть не хотелось совсем. Агнесса мельком подумала, что тарелку надо поставить на прикроватную тумбу, но быстро от этой идеи отказалась: тогда пришлось бы слегка привстать, а это было слишком тяжело.

Врач говорил, что слабость тоже скоро пройдет. А еще говорил, что в восемь вечера он вколет ей снотворное, чтобы она смогла нормально заснуть. Девочке эта идея не понравилась совсем: уколами ее и так уже замучили. И вообще: вдруг мама придет часов в десять, как она обычно домой приходит, а Агнесса спит?
Правда, она может вообще не прийти. Решить, что за дочкой присмотрят в больнице, и не прийти. Мама так всегда делала:

Агнесса как-то целую неделю лежала в постели со сломанной ногой, а она даже ни разу ее проведать не зашла - препоручила доктору и Нирии, и все.

А теперь Нирии нет. Она всегда была рядом, ласковая и добрая, а теперь... теперь...
Девочка шмыгнула носом и неловко утерла кулачком навернувшиеся на глаза слезы. Правда, они тут же покатились по щекам пуще прежнего.

Было очень страшно и больно вспоминать обо всем, что произошло. Так хотелось сейчас крепко обнять Нирию и никуда не отпускать! Просто сидеть, прижавшись к ней, вдыхать легкий запах цветочных духов и тереться щекой о чуть жестковатое платье.... только вот этого уже никогда не будет. Нирия погибла, и ее тело сожгут в крематории. А Агнесса ее любила. Очень любила, почти как маму... или даже немного больше, чем маму. Которая все никак не придет.

Всхлипнув, девочка снова посмотрела на Императорский дворец. Мама где-то там, работает... наверное, она очень занята, и у нее совсем нет времени. Даже на дочку. Или особенно на дочку? Когда ей было дело до того, что Агнессе плохо? Когда ей вообще было до нее дело?

Наверное, плохо было так думать: Нирия говорила, что большинству детей и не снилось жить в таком доме, как Агнесса, носить такие наряды, есть такую еду и играть в такие игрушки. А уж тем более далеко не каждому незаконному ребенку было дано счастье быть признанным и принятым в семью. Это уже не Нирия говорила, а мама: она часто напоминала Агнессе о приюте, если та бедокурила - и это было больнее любых затрещин и даже порки. Зачем постоянно об этом напоминать? Она разве виновата, что ее папа был плохим человеком? Разве она виновата, что мама не хотела ее рожать?

"Могла бы тогда оставить меня в приюте, если так! - с неожиданной злостью подумала Агнесса, сжимая кулачки (точнее, только один: правая рука по-прежнему не слушалась). - И не спасать от повстанцев, если я ей совсем не нужна. Убили бы, и ладно..."

Какая-то ее часть сгорала от стыда и чувства вины за эти мысли: как можно быть такой неблагодарной?! Мама же ее спасла, отдала в хорошую больницу... нельзя вести себя, как избалованная маленькая принцесска. Надо уметь ценить то, что для нее делают...

Вот только быть умной и благодарной не получалось. Было страшно, больно и ужасно одиноко. А еще рука снова разболелась и противно запершело в горле, но Агнесса этого даже не заметила. Она все смотрела и смотрела на дворец, часто сглатывая слезы и комкая в кулаке одеяло.

Когда в палату вошел врач и увидел, что маленькая пациентка ревет в три ручья, он присел рядом с ней и начал успокаивать, гладить по голове... а потом Агнесса вспомнила, что плакать при чужих неприлично. Утерев слезы, она вежливо поблагодарила его и послушно далась сделать перевязку и очередной укол.

- Тебе надо поесть, - мягко сказал доктор, потуже затягивая бинт. - Ты почему ничего не съела?

- Не хочу.

- Вот это новости! Ты и выздоравливать не хочешь?

- Хочу.

- Тогда ешь.

- Не хочу. Простите.

Она опустила взгляд, принявшись рассматривать свои руки и искать пятнышки на белом одеяле.

Врач чуть посуровел: сдвинул седые брови и легонько взял Агнессу за подбородок, заставляя приподнять голову.

- Я не спрашиваю, хочешь ли ты есть: я говорю, что ты должна. Если будешь вести себя, как маленькая, я начну кормить тебя с ложечки. А еще расскажу твоей маме, что ты не слушаешься.

- Расскажите. Может, она придет хоть для того, чтобы меня отругать.

У Агнессы предательски задрожали губы. Закусив нижнюю, которая дрожала сильнее, девочка отвернулась. Ей бы хотелось увидеть маму хоть так. Она бы начала ругаться, а Агнесса крепко схватила бы ее за руку и попросила не уходить. Потом поблагодарила за спасение, а потом... может быть, мама бы разрешила ей выговориться. Увидела бы, как сильно Агнессе это нужно, и разрешила. Пускай не жалела и не ласкала - просто посидела бы рядом... она ведь не бросила дочку в беде. Значит, хоть немножко, но любит.

Доктор мягко тронул девочку за здоровое плечо. В его темно-зеленых, обрамленных сеточкой морщин глазах читалась такая доброта и сочувствие, что Агнессе на миг захотелось кинуться ему на шею и все-все рассказать: и о пережитых ужасах, и о непростых отношениях с матерью... но она была слишком хорошо воспитана для этого. В конце концов, Агнесса изо всех сил старалась вести себя, как маленькая леди, даже если мама не очень это ценила.

- Давай ты все-таки начнешь есть сама, хорошо? Я понимаю, что аппетита у тебя сейчас нет, но на самом деле твой организм очень голоден. Поэтому-то тебе и плохо.

Упираться дальше было как-то стыдно и неловко. Агнесса понуро кивнула и, зажав ложку в кулаке, зачерпнула немного каши. Слабо улыбнулась, когда доктор ласково назвал ее "умницей".

После ужина наступило время сна: те самые восемь часов вечера. Вытерпев последний на сегодня осмотр, Агнесса покладисто подставила руку под шприц со снотворным. Заснуть девочке хотелось: крепко и без снов. Потому что во сне ей наверняка привидится, как убивают Нирию, а ее саму мучают. Нет уж, лучше вообще без снов, чем с такими.

"Хорошо, если мама приказала убить того страшного старика. Он заслужил. И тот бугай тоже, и тот, который с бородкой... и
тот, который вроде хороший. Был бы хороший, помог хотя бы Нирии... так ему и надо. Так им всем и надо".

Доктор, понятия не имевший, какие мысли вертятся в голове у Агнессы, с умилением глядел на детское личико, сходство которого с ангельским окончательно дополнила мечтательная улыбка. Из палаты он выходил в полной уверенности: более чистого и светлого ребенка, чем Агнесса Айсард, ему не доводилось видеть уже очень давно.

Если девочка чем и пошла в мать, так уж точно не характером.

* * *

Работы на Исанн сегодня свалилось до неприличия много: под кипой документов, требовавших ее самого пристального внимания, вполне можно было похоронить человека - вероятно, даже без всяких иносказаний, если взять на себя труд распечатать все оперативные сводки, аналитические выкладки, отчеты и разнарядки. Масштабная зачистка на Кореллии, операция по спасению дочери - все это лишь малая толика текущих вопросов. За день на нее успела навалиться, в дополнение к повседневной рутине, активность повстанцев в секторе Хоммел, бесследное исчезновение главного резидента на трижды неладной Чандрилле, подозрительное - в смысле, еще более подозрительное, чем всегда, - движение капиталов через оффшоры Корпоративного сектора... причем одна из ниточек определенно тянулась к Корусканту.

Исанн отчетливо скрипнула зубами. Еще одна радость: ячейки подполья в столице. Учитывая безумную перенаселенность Корусканта, тысячи нелегалов, с которыми никак не могла совладать миграционная служба, и вопиющий бардак на нижних
уровнях, охота предстоит долгая и чертовски затратная.

Глаза женщины нехорошо блеснули. Долгая и затратная, да. Но она прекрасно знает, с чего начнет... вернее, с кого.
Голоизображение некого Кейла Борнета мрачно смотрело на нее запавшими темно-серыми глазами, упрямо сжав тонкие губы. Лицо волевого, сильного человека, готового сопротивляться до конца - а кровоподтеки и ссадины на распухших губах и скуле только придавали образу большей убедительности.

"Посмотрим, сколько ты выдержишь, когда я лично тобой займусь, герой".

Исанн повидала множество таких, как он... но никто еще не покушался на ее дочь. Так что этот отважный борец за свободу определенно заслужил особого обращения.

Завтра они очень обстоятельно поговорят. Сегодня у нее уже не было сил на допрос. Пускай пленник пока наслаждается пребыванием в холодном карцере, где невозможно даже выпрямиться в полный рост, - это неплохо прочищает мозги, если судить по большинству заключенных.

Закрыв досье, женщина устало откинулась на спинку кресла. Прикрыла лицо руками, слегка надавливая кончиками пальцев на глаза. Безумный, совершенно безумный день... давно уже к ней не подбирались настолько близко. Похитить ее ребенка, да еще
с помощью верной, искренне обожающей девчонку гувернантки... она не ожидала. Потому и допустила такие глупые просчеты, за которые любой ее сотрудник поплатился бы нашивками на планке. И это в лучшем случае.

Ошибкой было приставлять к ребенку всего одного телохранителя. Достаточно было устранить Тайерса, чтобы полностью развязать руки Нирии. Еще одно упущение - утром не обратила внимания на взвинченное состояние гувернантки. Исанн настолько привыкла к ее беззаветной, почти материнской любви к Агнессе, что давно вычеркнула воспитательницу из списка потенциальных угроз. Зря. Чем ближе подпускаешь человека, тем легче ему целиться тебе в спину - непреложная истина, с которой Исанн была знакома не понаслышке. И все равно допустила сразу два глупейших промаха, из-за которых едва не потеряла дочь. Еще совсем немного, и девочку было бы уже не спасти: либо пристрелили бы, либо некроз успел бы перекинуться с раны на здоровые ткани - что вкупе с пневмонией убило бы малышку не менее верно, чем выстрел в висок или удар ножа по горлу.

Исанн глубоко вздохнула, с трудом удержавшись от того, чтобы оттянуть пальцем ворот мундира: снова возникло это странное чувство - будто давление вдруг резко подскочило.

Она едва не потеряла дочь. Эту маленькую назойливую девочку, постоянно путающуюся под ногами и, несмотря на все запреты, пытающуюся ластиться к ней, выклянчивая хоть каплю внимания... еще совсем немного, и ее бы не стало. И больше никто не ждал бы Исанн по вечерам, не смотрел бы на нее с щенячьей преданностью в огромных карих глазах...

Все-таки она привязалась к девочке сильнее, чем ожидала. Так, наверное, привязываются к подобранному на улице фелинксу - серенькому, неказистому, но трогательному и ласковому... был у нее в детстве один такой - всего полдня, пока отец не отобрал и не приказал вышвырнуть зверушку обратно. И никакие слезы и уговоры не помогли - точно так же, как они не разжалобили его много лет спустя, когда едва живая после родов Исанн умоляла не отнимать у нее дочь.

Что поделать: видимо, она по-прежнему питает слабость к беззащитным брошенным детенышам. Не проходит эта придурь с годами.

Выключив компьютер, Исанн поднялась с кресла. Накинула плащ поверх кроваво-красной формы - к ночи погода в столице окончательно испортилась - и, немного замешкавшись, позвонила в госпиталь, куда определила Агнессу.

Почему-то она была уверена: не проведает девчонку сегодня - уснуть не сможет. А сон директор ценила очень высоко.

* * *

Агнесса крепко спала, тихонько посапывая. Правая рука девочки была крепко зафиксирована бинтами и плотно прижата к телу, левая же свешивалась с койки, практически доставая до пола. Черные волосы разметались по подушке, липли ко лбу и чуть приоткрытым губам. Исанн бережно убрала несколько особенно мешающихся прядей, слегка дотрагиваясь до лица малышки кончиками пальцев.

Странно. Она никогда раньше не замечала, что это может быть настолько приятно: ласково прикасаться к дочери, ощущая тепло ее кожи и мягкость волос. Как завороженная, женщина провела ладонью по ее щеке - впалой, с болезненно заострившейся скулой - прислушиваясь к малопонятным, почти незнакомым ощущениям, словно укутывающим ее пуховым одеялом.

Странно. Она не испытывала такого очень давно - если вообще когда-либо испытывала. Воспоминание о чем-то отдаленно похожем шло еще из детства - полузабытого, находящегося далеко за чертой, разделившей жизнь на "эту" и "прошлую". Или же... да, нечто подобное она чувствовала и восемь лет назад. Рядом с Сельвином. Рядом с безмозглым фанатиком, глупо и бессмысленно погибшим ради мертвых людей и пустых лозунгов. Бросившим ее с втоптанными в грязь мечтами и ребенком в чреве - то ли проклятием, то ли прощальным подарком.

Исанн отдернула руку, будто обжегшись. Помотала головой, отгоняя наваждение. Что, снова? Подобные мысли и чувства никогда не доводили ее ни до чего хорошего. Пора бы уже начать учиться на своих ошибках: каждый раз, когда на нее накатывал этот дурман, она вскоре либо оплакивала очередного мертвеца, либо удивленно косилась на торчащий из спины нож... вернее, первое неизменно следовало за вторым, ибо за свою жизнь Исанн привыкла бороться. Так вышло с любовником, так вышло с отцом... глупо обольщаться насчет дочери. Дети имеют обыкновение вырастать - и никому не ведомо, во что может превратиться вчерашняя смешная девчушка с большими наивными глазами. Ей ли не знать.

Нет, она здесь не для того, чтобы изображать мамашу-наседку. Нужно лишь удостовериться, что ее дочь получает должный уход, и все.

Достав из сумки планшет, Исанн вставила в него переданный врачом инфочип. На экране тут же высветились данные последнего медицинского осмотра: вполне обнадеживающие, насколько она могла судить. После операции девочка стремительно шла на поправку, и если так дальше пойдет, из больницы ее выпишут где-то через неделю. Крепкий ребенок. А впрочем, хилой ей быть не в кого - слишком хороша генетика.

С койки послышалась вялая возня. Дыхание Агнессы участилось; она начала слабо постанывать и всхлипывать во сне. Поначалу Исанн не обратила внимания, но вскоре стоны стали громче и надрывнее: в них явственно слышалась боль. Девочка забилась, путаясь в одеяле и простынях, судорожно хватая воздух растрескавшимися губами.

Исанн и сама не заметила, как планшет оказался отброшен в сторону, а она сама пересела на край койки. Коснувшись ладонью лба Агнессы, едва не отдернула руку: казалось, кожа малышки вот-вот вспыхнет.

- Мама... - слабо выдохнула девочка вместе с хриплым кашлем. - Мамочка...

- Тише, - Исанн снова накрыла ладонью лоб дочери, успокаивающе поглаживая. - Тихо, я здесь...

Агнесса дернулась, неосознанно пытаясь приподняться, и жалобно взвыла от боли: неосторожно оперлась на раненное плечо.

Снова закашлялась - тяжело, отхаркивая мокроту.
Исанн бережно подхватила ее под спину, помогая сесть, и держала так, пока не прошел приступ. Откашлявшись, Агнесса с трудом приподняла голову. Взглянула на мать мутными, влажно поблескивающими от слез глазами.

- Мама? - робко спросила она. - Мамочка, это правда ты?

Тоненькие пальчики цепко ухватились за рукав медицинского халата. Исанн потянулась было отцепить их, но вместо этого почему-то накрыла маленькую ладошку своей и слегка сжала.

- Глупый вопрос, Агнесса, - Исанн хотела, чтобы эти слова прозвучали твердо, почти строго, но ласковая улыбка, будто сама собой появившаяся на лице, испортила все впечатление. - Конечно, я.

Девочка долго смотрела на мать, будто не знала, верить или нет своим глазам. А потом вдруг прильнула к ее груди - просто так, не спрашивая разрешения и не боясь строгого выговора за свою бесцеремонность. Зажмурившись, уткнулась лицом в плотно запахнутый халат и потерлась щекой о жесткую ткань.

И правда - побитый, больной котенок. Дрожащий, лихорадочно-горячий, с благодарностью лижущий приласкавшую его руку. Такой
беззащитный и маленький...

Неожиданно для себя Исанн обнаружила, что уже держит девочку на коленях и баюкает, словно новорожденного младенца. Одной рукой она поддерживала дочь под спину, а второй гладила ее по голове, ласково перебирая шелковистые волосы. Агнесса тихонько поскуливала ей в плечо, время от времени кашляя и шмыгая носом.

- Не скули, - Исанн слегка сжала здоровую руку девочки. - Врач сейчас к тебе подойдет.

- Угу... - и снова жалобный всхлип.

- Ну что, настолько плохо?

- Плохо... - Агнесса шумно сопела, явно сдерживая плач.

- Терпи, - Исанн провела пальцами по лицу малышки, убирая с ее глаз слипшуюся от пота челку. - Ты же в плену терпела? Моя смелая, сильная девочка...

Агнесса вздрогнула. С трудом приподняв голову, посмотрела на мать с таким изумлением, будто та сообщила, что намерена продать ее хаттам в рабство. Несмело, с опаской улыбнулась, словно не была уверена, что эти слова относятся к ней.

До самого прихода врача они сидели в тишине. Когда тот наконец явился - встрепанный, взволнованный и поминутно извиняющийся за задержку - полусонная Агнесса не сразу отцепилась от матери, что-то невнятно возражая. Исанн оставалась в палате все время, что доктор возился с ребенком, наблюдая за его действиями с видом надсмотрщицы в лагере для особо опасных преступников. Задержалась она и после того, как он ушел, в который раз извинившись и горячо заверив ее в том, что Агнесса идет на поправку, и причин для беспокойства нет.

Они снова остались наедине. Исанн сидела около койки и машинально поглаживала дочь по руке, глядя на ее безмятежное, пусть и изможденное личико.

Ее девочка. Ее сильная и смелая девочка. Как легко это было произнести... и каким правильным это казалось сейчас. Похоже, этот ребенок все-таки значит для нее... что-то. Проклятье. Это всегда заканчивалось плохо. Каковы шансы, что Агнесса окажется исключением? Трудно сказать. Но они уж точно далеки от стопроцентных.

- Мам...

Тихий голосок вырвал Исанн из задумчивости. Перехватив взгляд женщины, дочь заглянула прямо ей в глаза - открыто, не прячась за опущенными ресницами и не стараясь смотреть, как положено, на лоб или подбородок. Поведение, граничащее с наглостью, - и не одобряемое этикетом. Но сейчас определенно не лучшее время для воспитательных мер.

- Что, Агнесса?

Девочка замялась, подбирая слова. Взгляд она все-таки отвела - уставилась куда-то мимо Исанн, рассматривая складки одеяла.

- Я поблагодарить хотела. Ну, за то, что ты меня спасла. И за то, что пришла, спасибо. Знаешь, я боялась, что...

Агнесса запнулась. Нервно облизнула губы и принялась теребить прядку волос.

- Договаривай.

Она помотала головой.

- Ничего, мамочка. Это глупости все... мне стыдно, что я так думала. Ты бы ведь меня никогда не бросила, правда?

Исанн медлила с ответом. Смерила дочь внимательным взглядом, всматриваясь в каждую черточку красивого лица, в робко опущенные глаза и подрагивающие от волнения губы.

Могла ли она подумать еще пару дней назад, что эта девчонка будет вызывать в душе такой... трепет? Нежность? Многовато чувств для подобранного из жалости зверька. Для дочери человека, причинившего Исанн столько боли. Многовато чувств для кого бы то ни было, если уж на то пошло.

Она мягко подцепила пальцами подбородок Агнессы. Провела длинным ногтем линию от челюсти до высокой скулы. И как эту девчонку угораздило родиться настолько похожей на нее?

- Не смей даже заговаривать при мне о подобных глупостях. Ты моя дочь, Агнесса, и я никогда тебя не оставлю. Если я еще раз услышу такое предположение, то больно дам тебе по лицу. Ясно?

Агнесса вздрогнула, услышав в голосе матери угрожающие нотки. Но все-таки, поколебавшись, робко улыбнулась и благодарно потерлась щекой о ее ладонь.

- Да, мамочка.

- Вот и хорошо. А теперь хватит болтать: ты давно уже спать должна.

С этими словами Исанн поднялась на ноги. Потрепав дочь по голове, она направилась к выходу из палаты. И уже в дверях ее догнали тихие слова, заставив застыть на пороге:

- Я люблю тебя, мамочка.

Приятно, черт побери. Настолько приятно, что скрыть улыбку не то что не получается - не хочется и пытаться.

"Дура ты, Исанн. Идиотка, которую жизнь так ничему и не научила..."

- Спи, кому сказано, - бросила она через плечо. И, немного помедлив, добавила:

- Я тоже люблю тебя, Агнесса.

"...Видимо, это не лечится. Будь ты проклят, Сельвин: только посмотри, что со мной делает твоя девчонка. Ты был бы доволен, чертов дикарь".

Сообщение отредактировал Annanaz - 29 Апрель 2015, 17:55