Барбара Хэмбли «Сумрачная планета»
Они выпустили на свободу Семя Смерти. Несмотря на дурман сладоцвета, ее охватила слепая, тошнотворная ярость.
Стоя у ограждения балкона, Лейя смотрела на одного из многочисленных синтдроидов Ашгада, который медленно, спотыкаясь, шел по расположенной внизу террасе. Она знала, что эти создания на самом деле не живые, что это — лишь квази-живая плоть, налепленная, словно крем на торт, на механический каркас дроида. Но, увидев темные омертвевшие пятна на его лице и шее, она вновь ощутила гнев, смешанный с жалостью.
Снизу донесся низкий, негромкий и терпеливый голос пилота Лигеуса — который, судя по всему, был далеко не просто пилотом:
— Каждый день, в полдень, ты должен выходить на эту террасу и стоять пятнадцать минут на солнце. Это приказ.
Он прошел чуть дальше, и она смогла его увидеть — одетого в серый лабораторный халат со множеством карманов; длинные седеющие волосы были собраны на спине и скреплены изящной деревянной заколкой. Он был среднего роста, но казался совсем мальчишкой рядом с могучей фигурой синтдроида. «Ашгад, вероятно, пытался произвести впечатление на кого-то — возможно, на местное население, — когда заказывал эти создания», — подумала Лейя. Мускулистое тело было лишь видимостью. Их гидравлические сочленения обладали неограниченной, ужасающей силой дроидов, будь они даже размером и видом похожи на эвоков.
Лигеус взял синтдроида за руку, расстегнул рукав и стал внимательно разглядывать предплечье. Лейя ощутила запах разлагающейся плоти.
— Что-что, а приказывать ты умеешь, — промурлыкал тихий голос Дзима, которого не было видно в тени дома. — Ты, случаем, не поторопился?
Лигеус резко повернул голову. Лейя увидела его лицо, хотя он был слишком далеко, чтобы можно было разобрать выражение. Тем не менее, все еще одурманенная наркотиком, она ощущала его страх. Страх звучал в его голосе:
— Эти синтдроиды — мои работники и помощники. Они не умирают от Семени Смерти, но через какое-то время умирает их плоть. Я не хочу, чтобы ты...
— Чего ты не хочешь? — медленно проговорил Дзим, делая паузы-между словами, во время которых на мгновение воцарялась мертвая тишина. — Может быть, предпочитаешь, чтобы эпидемия пришла на те корабли в твоем теле, а не в теле этих ребят?
Лигеус отступил на шаг, ближе к свету, и рука его почти машинально поднялась к груди, словно пытаясь унять холодную, гнетущую боль.
— Может быть, предпочитаешь сам доставить мне немного наслаждения? Вместо твоих помощников? Я — только за. Живая плоть слаще, — продолжал Дзим, все более угрожающим тоном. Лейе казалось, будто сама Смерть притаилась под ее балконом, там, где лежала густая тень. — Мне уже обещали, ты, мелкий барабанщик по клавишам. Мне обещали, и я еще должен получить плату кое за что из того, что могу сделать только я. Помни, что в сутках много часов, и только половину из них светит солнце.
Видимо, Дзим ушел, поскольку Лигеус вдруг расслабился. Но еще долго стоял в лучах солнца, и даже с верхней террасы Лейя могла заметить, как он дрожит.
Он все еще был не в себе, когда поднялся к ней в комнату несколько минут спустя. «Видимо, он пришел прямо с террасы», — подумала она, когда послышался тихий звук дверного звонка — Лигеус единственный предупреждал о своем приходе. Ашгад и синтдроиды, приносившие ей воду и еду, просто входили, не спрашивая разрешения. Она подумала было о том, чтобы вернуться в комнату и встретить его, но почему-то не могла решиться. Несмотря на то что снаружи было холодно и не слишком приятно из-за резкого, сухого воздуха, солнечный свет ее успокаивал. Поэтому она осталась сидеть на пермакретовой скамье, завернувшись в покрывало с кровати и уже основательно потрепанное красное бархатное платье, и глядя, как он оглядывается по сторонам, проверяет графин с водой — а потом, обернувшись, он увидел ее.
Он всегда проверял графин. Так делали здесь все. Лейя слегка гордилась тем, что нашла место у ограждения террасы, где можно было вылить воду, делая вид, будто она выпила ее вместе с содержащимся в ней снадобьем. Ей уже приходилось по несколько дней обходиться без воды в крайне сухом климате, тем не менее сейчас ее мучили приступы головной боли. Но это — был единственный способ сохранять хоть какую-то ясность мысли. С первого дня она пыталась найти возможность добраться до труб, питавших увлажнители в помещении, или каким-то образом извлечь хоть немного влаги из воздуха, но остававшийся в ее организме наркотик практически сводил все подобные попытки на нет. Она могла долго искать решение, а потом с удивлением обнаруживала, что сидит, глядя в пустоту, два или три часа.
Лигеус вышел на террасу.
— Ваше превосходительство, — вежливо обратился он к ней.
Она не собиралась говорить ему о том, что только что видела, и вообще давать ему понять, что что-то знает, — но под действием сладоцвета трудно было помнить о всех своих намерениях.
Он был столь бледен, а в его темных глазах был такой страх, что она сказала:
— Вы здесь такой же пленник, как и я.
Он вздрогнул. Потом быстро, едва заметно кивнул и отвернулся. Он напомнил ей зверя, с которым плохо обращаются и потому он боится любого резкого движения. Сердце ее сжалось от сочувствия.
— У вас, похоже, здесь есть хоть какие-то права. Разве вы не можете уйти?
— Не так все просто, — ответил он. Подошел к скамейке, на которой сидела Лейя, и сумрачно взглянул на нее. Синтдроид все еще стоял на террасе, и бледный солнечный свет золотил его мертвые, словно у куклы, волосы. — Что вам удалось услышать?
— Мне... Ничего, — пробормотала Лейя, ругая себя за то, что не может избавляться от воды с наркотиком каждый день. Но она знала, что многие не отдают себе отчета в том, насколько слышны их голоса. — То есть я слышала, как вы с Дзимом разговаривали, но не расслышала, о чем именно. Только по вашему виду я поняла, насколько вы его боитесь.
Лигеус вздохнул, и плечи его поникли. На лице мелькнула тусклая, болезненная улыбка.
— Сами видите, ваше превосходительство, даже если бы я ушел — а мне здесь очень хорошо платят за работу — мне просто некуда идти.
Он обвел рукой кристаллический пейзаж, глубокие ущелья и острые стеклянные хребты. Потом немного помолчал, глядя на нее с беспомощной грустью в глазах.
— Вы много времени проводите здесь, на террасе? — неожиданно спросил он.
Лейя кивнула.
— Я знаю, что, вероятно, это не лучшая мысль. Немного щиплет кожу...
— Я дам вам мазь, — сказал Лигеус. — Вы слышали, что я говорил синтдроиду? Очень удобно управлять ими всеми с центрального компьютера, но это означает, что их невозможно отличить друг от друга.
— Единственное, что я слышала, что он должен проводить пятнадцать минут в день, стоя на террасе.
— Вам тоже было бы неплохо. При возможности — даже дольше.
— Хорошо, — кивнула Аейя. «Солнечный свет не мог излечить Семя Смерти», — подумала она. От него умирали миллиарды, и днем и ночью, на планетах половины Галактики. — Лигеус...
Он уже собрался уходить, но обернулся, услышав свое имя.
— Если я могу чем-то помочь...
Едва эти слова сорвались с ее губ, она ощутила себя последней дурой. «Наркотик», — подумала она и снова обругала себя. Здесь она была пленницей, ее собственная жизнь была в их руках — ибо похоже было, что Дзим способен вызвать Семя Смерти, а потом снова от него избавиться, — а она предлагала помощь ему.
Но в глазах Лигеуса что-то переменилось — страх сменился стыдом и благодарностью даже за столь малую доброту.
— Спасибо, — сказал он, — но вы ничем не можете мне помочь.
Он скрылся в тенях дома.
* * *
Дом, который искал Люк, находился в глубине квартала Старожилов. Во многих отношениях он удивительно напоминал дом Сети Ашгада, который показал ему Арвид, когда они ехали в город. Как и дом Ашгада, это здание не было поднято над землей — что весьма удивляло Люка, пока он не вспомнил, что дом Ашгада был построен сорок лет назад отцом Ашгада — и, как сейчас дом Ашгада, этот дом, видимо, когда-то окружали роскошные цветы, снабжавшиеся водой из поливальных установок и труб, а не стандартная растительность, обычная для земных колоний, не получающих в избытке солнечный свет.
Но в то время как жилище Ашгада продолжало утопать в роскоши, на которую впустую расходовалось изрядное количество воды, этот дом носил лишь следы былого великолепия. Сломанные трубы пересекали грязно-белые оштукатуренные стены. Несколько иссохших пней торчали в нишах, заросших лианами, как и почти все в неухоженном квартале Старожилов. Молочно-белая штукатурка стен была местами разбита зимними ветрами, и под ней виднелся серый прессованный пластик, из которого было сделано почти все в городе. Большая часть солнечных панелей на крыше тоже была разбита, кабели болтались в воздухе. Казалось, от дома исходит запах разложения, подобный вони болота. Ощущение распада и некой чудовищности происходящего.
«Нет, это не здесь», — подумал Люк.
Кое-чего он не учел — а именно того, что за восемь месяцев Каллиста могла перестать быть той женщиной, которую он знал.
Она провела тридцать лет наедине с артиллерийским компьютером на дредноуте «Глаз Палпатина». Могла ли она столь быстро опуститься меньше чем за год?
Но как бы то ни было, тот, чью Силу ощущал Люк, находился именно здесь.
Дверь открылась, прежде чем он успел постучать. На низком хрустальном крыльце стояла женщина — но это была не Каллиста.
Она улыбнулась и протянула к нему руки. Улыбка сделала ее настоящей красавицей.
— Еще один, — тихо проговорила она. — Спасибо всем богам.
Невозможно было сказать, сколько ей лет. Люк сразу понял, что она не немолода, несмотря на совершенство черт ее лица. Она лишь выглядела моложе своих лет. У нее не было складок вокруг рта, морщинок в уголках глаз, придававших столь мудрый вид Лейе, не было и отпечатка хоть малейших мыслей на лбу. Ее иссиня-черные волосы, похоже, рке мною недель не знали воды и мыла. На ту же мысль наводил и вид ее стройного, высокогрудого, длинноногого тела, которое облекало выцветшее зеленое платье.
— Добро пожаловать, — она втащила его в густую тень первой из многочисленных комнат дома. Ее рука с обгрызенными ногтями напоминала пострадавшее изваяние богини, кончики пальцев словно искрошились, теряя форму и длину. — Добро пожаловать. Меня зовут Тазельда. Я — рыцарь, — ее глаза встретились с его взглядом, голубые, словно драгоценные камни, под безупречными бровями. — Впрочем, ты это и так уже знаешь.
Люк огляделся в полумраке. Большая часть окон была закрыта ставнями, и комнату освещали лишь несколько старомодных ламп накаливания, подвешенных к потолку. Сердце его сжалось от сочувствия к ней. Оби-Ван Кеноби многие годы скрывался в мрачной пустыне Татуина, притворяясь сумасшедшим отшельником, добровольно отказавшись от использования своих способностей, которым предначертано было оберегать последнюю, избранную надежду Ордена. «Но ему, — подумал Люк, — помогала переносить эти испытания Сила». Эта женщина провела здесь неведомо сколько лет, не имея возможности воспользоваться Силой из опасения повредить невинным во время очередного шторма Силы. Вероятно, она слышала от Новоприбывших, что Палпатин мертв и не может причинить ей вреда...
— Меня зовут Оуэн, — сказал он, понимая, что имя Скайуокер, вероятно, звучит как проклятие для большинства старых джедаев, оставшихся в живых после преследовании Вейдера. — И я кое-кого ищу.
— Вот как?
В ее голубых глазах вновь мелькнула мудрая улыбка. Она подошла к шкафу и достала пару стеклянных бокалов, старой кореллианской работы, в форме тюльпана, очень дорогих. Из одного из них она вытряхнула дроха. Через ее плечо Люк заметил, что весь шкаф кишит ими. Достав бутылку вина, хранившуюся за единственным незакрытым окном, она наполнила бокалы. Было полутемно, и она открыла ставни на нескольких окнах. В тусклом свете, казалось, не проникавшем дальше оконных рам, Люк увидел, что ее белые руки испещрены укусами дрохов. Едкий запах насекомых чувствовался повсюду. По-прежнему улыбаясь глазами, женщина взглянула на него.
— Каллисту?
— Вы ее видели? — он был готов кричать от радости и не мог этого скрыть.
— А как же! — улыбнулась Тазельда. — Теперь я обучаю ее сущности Силы.
Вино было с Дуррена, не из лучших, с весьма странным вкусом, словно смешанное с перебродившими водорослями, но Люк отхлебнул глоток, глядя на женщину.
— Она здесь? Как она себя чувствует? — тихо спросил он. — Как она выглядит?
Тазельда откинула прядь волос со лба и грустно улыбнулась.
— Как любая женщина, которой многое пришлось пережить, — ответила она. — Как любая женщина, у которой разрывается сердце и которая пытается отвернуться от того, в чем больше всего нуждается.
Улыбка Тазельды казалось несколько странной: широкая, прямая, на первый взгляд — не более чем растянутые губы. Но мгновение спустя, глядя на нее из-за края бокала, Люк понял, что чем-то ее улыбка очень похожа на улыбку старого Вена — мудрая, мягкая, чуть насмешливая. Он подумал о том, кого напоминает ему эта женщина. Немного — тетю Беру, немного — Лейю, и кого-то еще, женщину, о которой у него сохранились лишь смутные воспоминания. Его мать?
Глубокое чувство душевной теплоты было тем же самым, чувство доброты и безграничной, бескорыстной любви.
— Где она? — спросил он, чувствуя, что эта женщина все знает и понимает. — Вы можете отвести меня к ней?
Вино на языке теперь казалось сладким, с множеством оттенков, которых он прежде не осознавал. Он сделал глубокий глоток, и она снова наполнила бокал. Вино успокаивало, как и ее улыбка, и точно так же усиливало его жажду.
— Конечно. Я жду тебя с тех пор, как она назвала твое имя, — она протянула руки и взяла его ладони в свои. — Среди холмов есть пещера, недалеко отсюда. Там очень много Силы. Это одно из мест, где зарождается наземная гроза. Я отправила ее туда предаваться размышлениям. Я отведу тебя туда, ибо сам ты не найдешь.
Она поднялась и, глубоко вздохнув, плотнее запахнула потрепанное зеленое платье и рассеянно огляделась по углам в поисках обуви. Люк отметил, словно с очень большого расстояния, что ноги ее были покрыты грязью, а нестриженые ногти напоминали желтые когти. Мгновенное отвращение тут же сменилось воспоминанием о Йоде — чей вид тоже не вызывал приятных ощущений, — а затем гневом на самого себя.
Как он мог так подумать о Тазельде?
Он тоже встал и поставил бокал на край стола. К его собственному удивлению, он чуть не промахнулся. Видимо, в комнате не слишком светло, подумал он, поскольку вино, которое она ему дала, скорее прочистило ему мозги, чем затуманило. Прочистило, как ему показалось, впервые в жизни.
— У тебя есть флаер? — спросила она. Он кивнул.
— Мне нужно его починить, но это займет день или около того, — у него мелькнула мысль, что на это у него нет денег — он собирался продать сломанную машину за наличные, чтобы вместе с Каллистой выбраться с планеты. Но сейчас это, казалось, не имело значения. Его сердце начинало биться сильнее при одной мысли: вместе с Каллистой.
— А оружие?
Он дотронулся до бластера и лазерного меча на поясе.
Лицо Тазельды помрачнело.
— Этого недостаточно, — тихо сказала она. — Придется подождать, — она нахмурилась.
— Подождать? — Люка охватила паника. В холмах было опасно. С Каллистой могло что-то случиться, если он не доберется туда как можно скорее. Иначе они могли обнаружить, что она снова ушла... или мертва. Это было невыносимо — находиться столь близко. — В чем дело?
Тазельда покачала головой, всем своим видом показывая, будто не желает обременять друга собственными проблемами, и чуть отвернулась. Из-за ее воротника выполз дрох.
— Ничего не выйдет.
— Я могу помочь?
— Я не могу тебя об этом просить, — сказала она. — Это касается только меня.
— Скажите мне, — мир превратился бы в пустое и жуткое место, если бы он ей не помог. Он мог не найти Каллисту. И почему-то для него казалось очень важным, что она не ищет помощи ни у кого, кроме него. — Пожалуйста.
Она застенчиво улыбнулась, словно осуждая саму себя.
— Прошло немало лет с тех пор, как у меня был защитник. Твоей Каллисте повезло, Оуэн, — она вновь подняла взгляд ярко-голубых глаз и коснулась пальцами его груди. — Это старая и долгая история, друг мой. Когда я впервые оказалась на этой планете — о, это было много лет назад, — я лишь намеревалась выполнить небольшое поручение, данное мне Орденом, и улететь. Но, увидев, как живут здесь люди, постоянно сражаясь за права на водокачки, за права на деревья и за то, кому какие растения на каком клочке земли выращивать, я не смогла их оставить. Здесь были военачальники, мелкие задиры со своими наемниками, и, хотя не в наших обычаях вставать на чью-то сторону, я не могла позволить, чтобы то, что я видела, продолжалось и дальше. Я поставила все свои способности на службу народу. С лазерным мечом в руке я повела их к более богатой и более мирной жизни. Мой корабль был уничтожен в одну из ночей, когда я возглавляла спасение заложников от врага; и я поняла, что мне придется остаться. Когда война закончилась, эти люди сделали меня своим правителем. И я была счастлива.
Люк кивнул, мысленно представив себе эту прекрасную женщину в дни ее боевой молодости. Дом и в самом деле был таким, какой мог бы построить благодарный народ для справедливого правителя, освободившего их от тирании.
— Но много лет спустя на этой планете появился другой джедай, зловещее создание — эгоистичный, лживый, но умевший внушить доверие к себе. Он пришел сюда, услышав о том, что Сила на этой планете весьма могущественна. Здесь она залегает близко к поверхности реального мира, достаточно близко для того, чтобы можно было ее коснуться, хотя сам он этого сделать не мог. Его собственные способности использовать Силу были достаточно слабы, и он пытался любым путем удовлетворить тщеславие. Его звали Белдорион. Белдорион Красноглазый. Белдорион Великолепный.
Она вздохнула и устало провела рукой по лбу.
— Ты и сам знаешь, Оуэн, всегда найдутся те, кто решит последовать за таким как он. Он прибегал не только к угрозе насилия, не только к насилию, но и ко лжи и клевете, искажая правду и память о правде, пока все, что я здесь сделала, не приобрело совершенно иной смысл, зловещее значение, в которое с радостью поверили те, кому я в свое время помешала творить зло. Мои друзья отвернулись от меня. У Белдориона не хватало знаний, чтобы изготовить собственный лазерный меч, и он украл мой. Я оказалась отброшена в нищету. Внушая всем страх, в окружений продажных приспешников, Белдорион начал править Хвег Шулем, словно король, а обо мне забыли.
Голос ее сорвался, и она быстро подняла руку, прикрывая рот. На тихой улице позади них слышалось монотонное скрипучее мычание блерда; мимо проехала женщина-Старожил в повозке на высоких колесах, запряженной парой алкопаев, которых она то и дело хлестала длинным бичом. Люк снова представил себе эту прекрасную женщину, спешащую по кривым улочкам в развевающемся на ветру грязном платье, и опять вспомнил Бена и как дети на станции Тоши часто бегали перед ним, хихикая и изображая пальцами некое подобие магических знаков. Даже после стольких лет — а тогда он и сам был лишь маленьким мальчиком — он помнил улыбку Бена, прятавшуюся в уголках его рта.
— Что ж, — продолжала Тазельда, — как знаем мы, истинные рыцари, БелдОрион неизбежно должен был пасть жертвой собственной жадности и собственных пороков. Много лет назад он был свергнут и изгнан человеком по имени Сети Ашгад, политиком, которого в наказание сослал сюда старый император, так же как были сосланы сюда предки этих людей. Белд Орион настолько погряз в разврате, что у него не осталось никакой реальной власти. Его последователи перебежали от него к Ашгаду, и Ашгад отобрал у него его дом вместе со всеми находившимися в нем сокровищами. Сокровищами, которые он украл у меня, — угрюмо добавила она. — И что самое главное, где-то в этом доме находится мой лазерный меч.
— О, — тихо сказал Люк.
— Из-за травм, которые я получила, сражаясь против Белдориона, я не могла сделать себе новый. Когда я пошла к Ашгаду — много лет назад — и попыталась забрать меч, меня просто вышвырнули вон — столь же жестоко, как когда-то вышвырнул меня Белдорион. С тех пор я много раз пыталась его вернуть. Смотри, — небрежным движением она сбросила платье с правого плеча и показала ему, среди укусов дрохов, страшный шрам на руке. — Когда мы отправимся в пещеру искать твою Каллисту, — тихо сказала она, — мы будем совершенно беззащитны. Слуги Ашгада не знают жалости, тем более что они не люди, а лишь человекоподобные дроиды. Я же больше не обладаю достаточной Силой для того, чтобы войти в дом Ашгада и забрать меч. Собственно, я даже не знаю точно, где он — здесь или в другом его доме, в пустыне, у подножия Грозовых гор. Ради Каллисты и., ради тебя — я с радостью пошла бы вместе с тобой и показала, где он, но я не посмею.
Она судорожно вздохнула и обеими руками откинула с лица грязную копну волос.
— Я не посмею.
Глядя на ее руку, исполосованную шрамами, Люк ощутил и ярость, и тревогу. Она — добрая, прекрасная женщина, и боль, причиненная Тазельде ее врагами, остро отозвалась в нем. Но вдруг они, эти враги — кем бы они ни были — сорвут свою злость на Каллисте?
— Где может быть ваш меч, — спросил Люк, — если он в доме Ашгада?
Он снова вспомнил сверкающие белоснежные стены, надменно возвышавшиеся над маленькими коттеджами Старожилов.
— Под кухней есть сокровищница, — на голубых глазах Тазельды выступили слезы благодарности. — Вход через кухонный двор, вот здесь.
Она отошла к небольшому столику, а затем протянула ему листок грубой местной бумаги, на котором был нарисован план дома.
Люк взмахнул листком, чувствуя необычайную легкость во всем теле, и широко улыбнулся, словно мальчишка.
— Я вернусь. К ночи нас уже не будет в городе.
— Она сказала мне, что я могу доверять тебе, Оуэн, — тихо сказала Тазельда. — Я видела, как засветились ее глаза, когда она произнесла твое имя. Думаю, тебе нечего бояться того, что предстоит узнать.
Каллиста. Все тело Люка, казалось, пело от счастья, когда он шагал по неровно вымощенным улочкам города Старожилов.
«Какую бы тьму ни послал мир, любящие всегда встречаются у конца пути...»
Я нашел ее, нашел! «Я видела, как засветились ее глаза...»
Он замедлил шаг.
"... когда она произнесла твое имя».
Но Каллиста не могла знать, что он назовется Оуэном Ларсом.
Он остановился, поняв, что заблудился среди почти одинаковых белых домов.
«В вино было что-то подмешано», — со странным спокойствием подумал он.
Люк никогда не отличался склонностью к выпивке, а с тех пор как он начал изучать и познавать Силу, он полностью отказался от алкоголя, который мешал должным образом сосредоточиться. Конечно, вино Тазельды не было похоже ни на какое другое, и все же он удивлялся, как вообще смог столько выпить. Теперь же, сосредоточившись на собственном метаболизме и очистив организм от части алкоголя, он понял, что в вине содержалось что-то еще.
«Синтетический стимулятор, — подумал он, опершись рукой о стену и закрыв глаза. — Приодин или приодаза, а может быть, алгарин — нечто, создававшее благожелательный и дружелюбный настрой». Лейя рассказывала, что в свое время. употребление приодазы было обычным делом перед приемами среди знати Корусканта, как противоположность моде на дуэли, и во время рабочих дискуссий и бракоразводных процессов часто следовали обвинения, что та или иная сторона подсыпала препарат в каф противоположной стороны перед самым началом переговоров.
Снадобье было безвредным и не вызывало привыкания, оно лишь притупляло бдительность.
«Все-таки сколь разумно с ее стороны, — подумал Люк, — было воспользоваться этим методом, чтобы преодолеть мое предубеждение, так что я смог увидеть ее такой, какова она на самом деле».
Он прошел несколько шагов, пытаясь сориентироваться, в каком направлении находится дом Ашгада, и тут возникла неожиданная мысль:
«О чем это я только что подумал?»
Его охватил приступ боли. Не физической боли, но боли утраты, одиночества, глубоко сидящей боли ребенка, который с первых сознательных дней своей жизни подозревает, что мать отказалась от него, словно от приблудного щенка, по причинам, которых он не понимал. Боль от бегства Каллисты. Боль от утраты мечты об отце, которого он воображал себе в своих одиноких фантазиях.
На него нахлынула холодная волна страха. Он не мог потерять Тазельду...
Сквозь детский страх утраты до него из мрака. докатился сумрачный голос:
Не доверяй глазам. Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
Голос его отца.
Голос Вейдера.
Ты знаешь, что это правда.
Тазельда его просто использовала.
Охватившие его холод и паника усилились. Если она лгала, используя его лишь для того, чтобы вернуть свой лазерный меч (интересно, какая травма могла помешать ей сделать новый, если однажды она это уже смогла?), это означало, что она не была наставницей Каллисты. Она не могла вернуть ему Каллисту. «Нет, — подумал он, не в силах поверить, не желая, чтобы это оказалось правдой. — Нет...»
Ты знаешь, что это правда.
И теперь он действительно это знал.
Он повернул назад, к дому Тазельды.
Будучи джедаем, она должна была обладать способностью подчинять себе чужой разум. Люк видел, как это делал Бен, ему приходилось это делать и самому. Император Палпатин был настоящим гением, вызывая у других чувство неподдельной преданности, потребности служить ему — играя на струнах чужих страхов, словно опытный музыкант.
Способности же Тазельды были весьма утонченными и очень сильными.
Ветер с завыванием хлестал ему в лицо, пока он петлял по узким улочкам, словно не давая ему вернуться. Погребенный под лавиной отчаяния, в океане страха, заполонившего его душу» Люк ощутил то же холодное чувство безысходности, которое испытывал, вися над бездной Беспина. Он не хотел, чтобы это было правдой, но знал, что это так.
На этот раз он подошел к дому Тазельды сзади, и увидел ее через заднюю дверь, перед которой были свалены во дворе ржавые флаеры в разных стадиях разрушения. Она шарила в темных углах комнаты, за мебелью и под подушками, словно что-то искала. Он увидел, как она сунула руку под шкаф, потом вытащила ее и встала, глядя на него широко открытыми голубыми глазами; ее черные грязные волосы висели отвратительными космами над грудями. Он почувствовал прикосновение ее разума, гневное, но тщетное, ощутил слабый, рассеянный толчок Силы и, хотя стена заслоняла их от ветра, он увидел, что помятые цистерны, выцветшие старые тряпки, куски дерева и металла во дворе вокруг него задергались и зашевелились, словно живые.
Продолжая смотреть ему в глаза, она снимала что-то — видимо, дрохов — с руки и раскусывала их коричневыми гнилыми зубами.
Охватившее его чувство тревоги стало еще пронзительнее, но он понял, что заполнявшее его душу отчаяние — не настоящее, словно стеклянные бусы. Теперь оно сменялось неподдельной печалью.
Люк отвернулся.
Не столько благодаря Силе, сколько годам, проведенным среди повстанцев, когда ему приходилось сражаться в космической пустоте на кораблях, мчавшихся с невероятной скоростью, он почти инстинктивно ощутил опасность и лишь в следующую секунду услышал звук бегущих ног. Он уклонился почти в то же мгновение, когда в землю рядом с тем местом, где он стоял, вонзилось копье. Кто-то швырнул камень, он отскочил назад — и желтая вспышка старого бластера прочертила обожженный след на стене рядом с ним. Оборванные мужчины и женщины бежали к нему со всех сторон из переулков — среди них были и растрепанные босоногие дети, швырявшие камни.
Люк мог разбросать их всех одним ударом Силы, поднять любого из них в воздух и зашвырнуть подальше, но не решился. К нему подбежала девушка лет шестнадцати с дубинкой; он оттолкнул ее плечом в сторону, уклонился от очередного выстрела из бластера, столь изношенного, что с его помощью и блина было не поджарить, и бросился бежать. Небольшая толпа Старожилов кинулась за ним, ругаясь и размахивая оружием.
— Убийца! Вор! Грязное отребье!
Они выскакивали из-за углов, пытаясь ткнуть его копьем или дубинкой. У двоих или троих были бластеры, но чтобы попасть в кого-либо на бегу, требовалась хорошая практика, а Люк все время был в движении. Двое схватили его, пытаясь утащить назад в лабиринт переулков — вероятно, снова к дому Тазельды, если, как он предположил, эти люди были остатками тех, кем она здесь «правила», но Люк вовсе не был в этом уверен. Резким пинком он сбил одного с ног и, воспользовавшись упавшим телом как оружием против второго, швырнул обоих в разъяренную толпу. Он перепрыгнул через стену, метнулся через густые заросли заброшенного сада, чувствуя, как листья хлещут по лицу, и услышал топот приближающихся преследователей, бежавших вдоль стены. «В худшем случае, — подумал он, — всегда можно воспользоваться Силой, чтобы...»
Чтобы — что? Вызвать шторм Силы, который убьет еще какую-нибудь невинную старушку, находящуюся под опекой Целителя в двухстах километрах отсюда?
Он схватил валявшиеся у забора грабли, перескочил через стену там, где меньше всего слышались вопли преследователей, и кинулся к более широким улицам и более открытому месту среди домов Новоприбывших. Пыль и мелкие камешки били ему в лицо. На противоположной стороне улицы появились трое Старожилов, в том числе один с бластером. Люк отскочил в сторону, увернулся от копья, брошенного с крыши сарая, перекатившись, вскочил на ноги и прижался спиной к стене, глядя на бегущую к нему толпу.
— Эй, что все это значит? — рявкнул чей-то голос.
Старожилы застыли как вкопанные и после мгновенного замешательства начали отступать.
Из переулка появились двое — тощий восьмифутовый иторианин и толстый, неряшливого вида темноволосый человек, оба в синей форме муниципальной полиции Хвег Шуля.
— Позор на ваши головы, — произнес молотоголовый негромким певучим голосом. — Кто вы вообще такие, по-вашему? Жуки с Йавина? Нафены?
Среди Старожилов послышался ропот. Какая-то женщина бросила на землю камень, который держала в руке. Кто-то что-то сказал насчет «отродья темных».
— Кто он? — человек ткнул пальцем в Люка. Ветер шевелил его жирные черные волосы. Никто не ответил. Он повернулся к Люку. — Это ты, что ли, отродье темных?
— Для кого-то, может быть, и да, — Люк отряхнул рукав в том месте, где камень едва не сломал ему руку.
Человек усмехнулся.
— Что ж, моя бывшая жена с тобой согласилась бы, — он повернулся к молотоголовому. — Что будем делать, Снаплонс? Есть что-нибудь в Уставе Города насчет таких?
— Мне это неизвестно, Грапп.
— Слышали? — полицейский Грапп снова повернулся к толпе, от которой осталось уже не больше трети. — Чем еще провинился этот парень, кроме того, что он отродье темных? — он искоса посмотрел на Люка, и взгляд его глубоких глаз показался Скайуокеру далеко не глупым.
— Темные творят зло! — крикнула девушка, пытавшаяся разбить Люку голову дубинкой.
— Да уж, а нападать толпой на человека, который даже ни разу не выстрелил из бластера, — по-твоему, не зло, сладкая ты моя? — Грапп махнул рукой, словно отгоняя мух. — Убирайтесь отсюда подобру-поздорову, пока я вас всех не засадил за решетку за нарушение общественного спокойствия. С тобой все в порядке? — он повернулся к Старожилам спиной, обращаясь к Люку, хотя Люк был уверен, что он продолжает наблюдать за ними. Толпа разошлась, недовольно бормоча; глаза их сверкали от ярости при виде Новоприбывших, спасающих Новоприбывшего, а не просто представителей закона, помогающих человеку, подвергшемуся неспровоцированному нападению.
— Все нормально.
— Чокнутые теранцы.
— Не теранцы, — пропел иторианин. — Я знаю теранцев. Это те, кто нападал на дом мастера Ашгада, четыре или пять раз за то время, что я здесь. Подозреваю, что это они убили последних его слуг-людей в начале этого года, хотя доказательств у меня нет. Я знаю, что это они похитили ту молодую женщину, примерно в то же время.
— Молодую женщину? — Люку показалось, будто его со всей силы ударили в грудь.
Иторианин несколько мгновений задумчиво разглядывал его золотыми глазами.
— Высокая женщина, которая прилетела на челноке с Дуррена. Она называла себя Край, но часто забывала отвечать, когда к ней обращались по этому имени. Эти оборванцы — насколько я слышал, остатки одной из старых банд, сражавшихся за контроль над городом между криминальным боссом Белдорионом с одной стороны и некой женщиной с другой, много, лет назад, — однажды ночью окружили ее и уволокли, но, прежде чем я сумел выяснить, куда они ее забрали, я встретил ее на улице. Она сказала, что это были ее друзья.
Певучий, низкий голос звучал сухо — иториане могут придавать своим словам невероятное множество эмоциональных оттенков.
— Когда... когда это было? — пересохшими губами спросил Люк. — Она все еще в городе? Вы ее видели?
Грапп и иторианин переглянулись, словно спрашивая друг друга, не представляет ли он, Люк, какой-либо угрозы порядку и благополучию в городе. Он заметил, как взгляд Граппа упал на лазерный меч у него на поясе, и мог побиться о заклад, что, независимо от того, знает ли полицейский, что это такое, он помнил, что точно такой же предмет был и у Каллисты.
Снова заговорил иторианин.
— Она покинула Хвег Шуль через неделю после того, как появилась здесь, насколько нам известно — по собственной воле. Но отправилась ли она на поиски чего-либо, или бежала из города, или покинула его по чьему-либо приказу — мы не знаем.
Они дошли до района Новоприбывших, застроенного квадратными белыми домами, стоявшими на столбах, подобно имперским шагоходам на ходулях. Все антигравитационные шары были притянуты к земле, и холодный ветер ревел и стонал вокруг пермакретовых башен, где перерабатывались в съедобную форму броп и смур. Грапп и Снаплонс еще раз окинули Люка взглядом, посоветовали ему впредь осторожнее выбирать места для прогулок и скрылись в тени дома, возле которого оставили свои флайциклы.
Люк долго стоял, глядя на неровные стены и покрытые мхом камни района Старожилов.
Через неделю после того, как появилась здесь. Восемь месяцев назад.
На поиски чего-либо или бежала из города...
Люк содрогнулся от отвращения и ненависти. Он мог поклясться чем угодно, что восемь месяцев назад Тазельда попыталась воспользоваться Каллистой как оружием, так же как Палпатин использовал Вейдера, а Вейдер пытался использовать его, Люка. «Одна из старых банд, сражавшихся за контроль над городом между криминальным боссом Белдорионом с одной стороны и некой женщиной — с другой». Значит, именно до этого опустилась Тазельда — независимо от того, как и почему она оказалась на планете, где сами камни, казалось, были пропитаны Силой?
Она пыталась поработить Каллисту, обещая дать ей то, чего она больше всего желала, создав иллюзию, будто она нашла здесь свой дом.
Каллиста прилетела сюда, чтобы научиться владеть Силой — а вместо этого столкнулась с чудовищным примером того, что может случиться, когда ты ею не обладаешь, когда она превращается почти в ничто, оставляя лишь неутоленное желание, ярость и безумие.
И Каллисте пришлось бежать.
Люк вздрогнул и, преодолевая сопротивление ветра, зашагал обратно к своей комнате на втором этаже «Голубого Блерда». Его разум отказывался забыть жуткий образ Тазельды — когда-то джедая, а теперь грязной сумасшедшей старухи, которая собирала с рук дрохов и ела их, глядя на него из темноты.