Где-то между невозможным и желанным Опции

[Raktena Julhade]

Где-то между невозможным и желанным

1.

Небольшая, сильно удалённая от центральных систем галактики планета со второсортными заводами по очистке топлива - кого она могла заинтересовать ещё несколько лет назад? Но вот уже прошло четыре месяца с тех пор, как сюда завезли новейшее оборудование, присвоили объекту секретность и военный статус, и началось...

Ускоренный монтаж новых и модернизация старых цехов, реорганизация штата, бесконечные надзиратели, проверяющие, немыслимые раньше горы отчётов - это было далеко не всё, что свалилось на плечи управляющей компании. Многие ходили здесь теперь с вытянутыми от хронического недосыпа лицами, а слово "инспекция" стало ругательным. Но всё это было на самом деле ерундой, если учитывать то, что ожидалось...

А предстоящую проверку ждали. И ждали с содроганием, и боялись. Боялись до инфаркта, до помешательства, потому что возглавлять её должен был очень необычный проверяющий. Пугающие слухи бежали впереди второго человека в Империи. Здесь для всех Вейдер олицетворял страх. Нет, скорее, он был этим самым страхом для всех знакомых и малознакомых Веры Скай, дочки директора комплекса этих самых злополучных заводов.
Сама Вера же скорее испытывала волнение за отца и, как не странно, любопытство. Она по привычке слушала, впитывала информацию, настроения окружающих и делала свои собственные выводы. Ведь дочка директора была странноватой особой: молчаливой, замкнутой, а если и говорила что-то, то чаще своему папочке на ухо, нежели вслух.

Отца же своего Вера сопровождала практически везде, буквально являясь его тенью, вторым личным секретарём. А если директор Норман Скай всё же просил свою дочь оставить его ненадолго одного, то Вера практически растворялась в коридорах административного здания. Она могла уйти куда-то, потом внезапно вернуться, при этом двигаясь очень бесшумно и мягко. Она могла бесцеремонно, но тихо войти в любой кабинет посреди разговора, да так, что её не сразу замечали, могла стоять за колонной, вслушиваясь в чей-либо конфиденциальный или очень личный разговор. И Норман Скай всё позволял своей дочери. Впрочем, все сотрудники давно к этому привыкли и перестали возмущаться. А Вера слушала. Слушала она с повышенным вниманием и теперь, когда обстановка на заводах поменялась, впитывала новую информацию.

Сейчас буквально все сплетничали только о предстоящей инспекции и очень осторожно о человеке, что будет возглавлять её. Говорили, что у Вейдера не было вечных привязанностей, что в опалу мог попасть любой. Поговаривали, что даже высшие чины были для него расходным материалом. Вроде как на Империю работали вахтовым методом. Призванная на службу команда получала всё: звания, ордена, почести, а подчас серьёзное богатство. Когда задача исполнялась, команду уничтожали и набирали следующую. Живых не оставалось. Люди погибали за малейшую провинность. Так говорили. Но было ли это правдой? Никто этого не знал. Знали точно, что люди замолкали и бледнели, и непроизвольно вытягивались в струночку, стоило Вейдеру появиться. Об этом странном ставленнике Императора вообще говорили только шёпотом, если говорили, поскольку некоторые о нём даже думать боялись. И лишь единицы могли поднять глаза на него без опасения тут же упасть замертво с переломанной шеей.

Но это была не вся информация. Вере сегодня повезло, она подслушала разговор отца и странного человека в серой форме без знаков отличия. Их разговор был откровенным. Точнее, слишком откровенным. Хорошо "подогретый" спиртным до открытия убийственных секретов человек без знаков различия плакался отцу в жилетку. А отец лишь кивал головой и подливал неизвестному новую порцию расслабляющего мозги пойла. А Вера слушала, оставаясь невидимой для обоих.

Человек рассказывал, что новых людей Вейдер подбирал всегда сам. Ему требовались рьяные и верные. Те, кто поумнее, догадывались, что их ждет. Старались особым рвением заслужить индульгенцию. Но прежние заслуги не спасали. Вейдер регулярно избавлялся от тех, кто, по его мнению, терял хватку. Мёртвыми порой оказывались даже высшие руководители госбезопасности. Человек в форме мрачно-философски заметил, что у имперцев часто есть только два пути — или выдвижение, или быстрая смерть. Реже - арест, допрос и второй пункт. Но бывало и так, что некоторых прямо с мест службы приходилось передавать врачам-психиатрам.

И настроение Вейдера никогда не улучшалось. Он был или нейтральным, или в гневе. Никто и никогда не видел его лица. Никто не знал, кто скрывается под чёрной маской. Никто не знал, был ли на самом деле Вейдер человеком. Но он был воином, и всегда был готов к войне и внутренней, и внешней, и решал любые вопросы быстро и эффективно, усеивая окружающее пространство трупами недовольных, непокорных, проштрафившихся. И, как результат, был окружен людьми, рвущимися доказать свою преданность и эффективность.

Отец на самом деле поил имперца, как поняла Вера, чтобы выведать причину, по которой столь важная и зловещая шишка будет инспектировать работу его предприятий лично. Но пьяный никак не раскалывался и в конечном итоге уснул.

Вера, поняв, что сегодня она больше ничего интересного не услышит, с лёгкой кошачьей проворностью покинула административную часть здания управляющей компании и юркнула в свои любимые катакомбы, находящиеся под фундаментом постройки, чтобы обдумать услышанное. Девушка любила побродить здесь, в этих тёмных коридорах, в которых никто не бывал, просто не зная об их существовании. Знали о катакомбах только отец и Вера. Пользуясь лишь слабым лучом крошечного фонарика, который всегда был при ней уютно устроившийся на коротком шнурке на шее, девушка бродила в прохладном мраке в безмолвных размышлениях, наслаждаясь спокойной гулкой тишиной.

Сообщение отредактировал Raktena Julhade - 8 Май 2013, 02:33

[Raktena Julhade]

-4-



Вера сидела на полу, скрестив ноги. Морг. Здесь было очень холодно, и ей бы, возможно, хотелось, чтобы этот холод заставил немного забыть о душевной боли и заморозить боль сердечную. Но именно здесь были те, кто погиб в диверсии. И вскоре сюда дроиды принесут ещё других, кто уже умер и ещё умрёт, и среди них будет её мёртвый отец, такой изуродованный и непохожий на себя.

За те полчаса, что Вера провела рядом с ним, отец пришёл в себя на несколько минут. Он просто смотрел на свою дочь эти короткие мгновения, и его взгляд убил Веру, выжег её изнутри, как раньше пламя пожара сожгло отца снаружи – он просил прощения своим взглядом, и тогда ещё Вера не знала, за что. Отец снова потерял сознание, а Вера убежала прочь, не помня себя. Примчавшись домой, она рылась в документах и нашла то, что больше всего на свете не хотела найти, а потом ей на комлинк пришло сообщение о смерти отца. Теперь же девушка очутилась здесь, в морге.

Она отключила комлинк и сидела здесь в немом оцепенении уже неизвестное количество времени. Почти никто не решался потревожить её. А Ким Янг, который попытался было вразумить Веру, был вынужден выслушать самые отборные ругательства, которые никто и никогда не ожидал услышать от приличной девушки.

А потом в морг ворвались люди в белых доспехах и куда-то потащили Веру. Её швырнули в какое-то полутёмное помещение без окон, с жёсткой кроватью. Вера же забилась в угол и сидела там тихо, беззвучно, уставившись в одну точку. Она не слышала, как открылась дверь, как кто-то вошёл. Из оцепенения её вырвал знакомый механический бас:

- Вы заставили меня ждать.

Вера промолчала. Она сидела с опущенной головой, даже не поднимая взгляда.

- Вы будете отвечать, когда я говорю с вами.

Шею девушки сдавило, она начала задыхаться. Потом захват исчез. Откашлявшись, Вера подняла на Вейдера сухие глаза без слёз.

- Будет лучше, Милорд, если вы убьёте меня быстро, - глухо сообщила она. - Всё, что вам нужно, вы можете найти в моём датападе и датападе моего отца. Там есть планы катакомб и планы по модернизации заводов, и ещё несколько важных документов. Я вам больше не нужна. Теперь я - лишь расходный материал.

И она всё смотрела на него с проявившейся во взгляде болью, обречённо и безжизненно. И её взгляд, её лицо, её эмоции, которые он слишком ясно ощущал, отбирали у него часть обычной холодной злобы и равнодушия, часть бродящей по закоулкам души ненависти, всегда такой необходимой, такой понятой им, нужной ему, чтобы чувствовать свою разрушительную силу.

Вера ждала, что сейчас низкий механический бас произнесёт: «Как пожелаете, мисс».
Её шейные позвонки с хрустом лопнут, и всё закончится. Это было бы логично, жизненно и реалистично. Но ничего такого не происходило, слышалось лишь равномерное механическое дыхание.

Вейдер лишь спросил, продолжая сверлить её нечитаемым взглядом сквозь линзы маски:

- Вы просидели в морге несколько часов. Почему?

- Там холодно, тихо и… спокойно… - отстраненно сказала Вера.

«И мёртвые не предают,» - мысленно добавила она.

- Мертвые не предают… - эхом озвучил он её мысль.

Какое-то время они оба молчали. Лишь звук механического дыхания беспокоил тишину пространства.

С ледяным ознобом, облившим спину, не очень понимая, что делает, Вера заговорила полушёпотом, сама не зная зачем.

- Он спасал Виктору жизнь ценой собственной, ценой жизней нескольких тысяч человек. Он спасал сына, но при этом сознательно всех убил. Всех тех людей. Если бы я не вмешалась, то погибло бы больше. Вы были бы заняты, спасая планету, а Виктор бы улетел. Если бы всё пошло по отцовскому плану, Виктор уже был бы в Неизведанных регионах, а я с кучей рекомендательных писем летела бы в Центр Империи, к влиятельным друзьям отца.

Вейдер молчал, замерев безмолвной статуей. Вера сделала глубокий вдох, более похожий на стон и продолжила.

- И при этом, Милорд, он ждал, что я приму эту его грандиозную жертву. Он всё просчитал до мелочей. Зная, что все его коллеги погибнут, все свои разработки он оставил мне, вместе с уликами и письмом, что всю вину берёт на себя. Единственное, что он не учёл, что я вмешаюсь и разверну запасную спасательную операцию, которую он сам же и разработал. И ещё…Ещё он не подумал, как,… как я вообще смогу с этим жить. И…И вряд ли он мог предположить, что я, так же как он, больше дорожила его жизнью, чем своей. Что больше всего на свете, я боялась его потерять!

Она замолчала, странно чувствуя, что от огромной фигуры перед ней, от которой всегда прежде веяло лишь мертвенно-тихой, холодной, смертельной пустотой или плещущей яростностью, появилось теперь какое-то кажущееся обманчиво- живым ощущение.

Веру била крупная дрожь, у неё выстукивали дробь зубы, заледенело все тело, и не отпускало желание сжаться в комочек, зажмуриться, ни о чем не думать — только так, мнилось ей, могло прийти облегчение.

Она так и сделала: села, по-детски туго собравшись калачиком; распущенные длинные волосы обрамляли её лицо, мраморно-белое, потерявшее милую девичью живость, с особенно четкими бровями, чуть сжатыми тихой тяжелой мУкой; и брови, и затвердевшие от непролитых слёз ресницы её, казалось, тихонько подрагивали, шевелились; а глаза смотрели с таким неподдельным отчаяньем.

Вейдер отвернулся, закрыв глаза, так стиснул руки в кулаки, так сжал зубы, что свело болью кожу под непроницаемой маской. Он боялся, что не выдержит сейчас, сделает нечто яростно-сумасшедшее в странном состоянии, в которое его погрузили её слова, её боль. Он вдруг вспомнил, как ярко он сам ощущал когда-то то, что исходило от Веры сейчас: точно кончилась жизнь, и ничего не было теперь.

Всё в это краткое мгновение было из чужой, виданной в больном жару, нереальной жизни. А теперешняя жизнь, с её обычной чернотой, обычными звуками, густой и покойной тьмой, одетой в неизмеримый часами мрак, откатилась куда-то далеко вглубь покорёженной души.

От этой девушки шёл угарный запах обычной человеческой беспомощности, но в нём почувствовалась жизнь и надежда на жизнь.

В районе сердца Тёмного Лорда что-то потянуло, холодная резкая струя пробила спертую душевную духоту, и в полутьме где-то на задворках заворочались чувства, тихие, раздавленные долгой борьбой с болью. И стало так невыносимо тяжело дышать, как когда-то давно. Он стоял, закрыв глаза. Что это было? Искра сочувствия? Понимание боли чужого человека, потому что нечто подобное когда-то испытал и он сам? Потому что в действительности память его никогда не освобождалась, держала все внутри.

Было правильным уйти прочь, прочь, чтобы не говорить, погасить в душе странную вспышку, не слышать, не видеть, не продолжать разговор. Вейдер уже развернулся к двери, как вдруг что-то остановило его.

Это был её тихий голос:

- Не уходите!

Он сделал ещё один решительный шаг к двери, когда услышал её сдавленный от скользнувшего лезвием отчаянья крик.

- Прошу вас, Милорд!

Он обернулся.

Неожиданно спотыкаясь, Вера поднялась на ноги, сделала несколько шагов к нему, рухнула на колени, в тупом отчаянии прижалась лбом к холодной шершавой перчатке его руки. Что-то жарко и горько сдвинулось в её горле; она сморщилась, стиснув зубы, и долго терлась губами и лбом об эту ледяную, шершавую и жесткую кожу перчатки, молча, с острым сладострастием глотая слезы. Она плакала так одиноко и отчаянно впервые в жизни. И кожа перчатки была горячей и влажной от её слез.
Когда рыдания её стали затихать, он убрал руку и тихо вышел, не запирая за собой дверей, оставив Веру одну.